папы научился. Когда папа смотрит футбол, то «мазила» кричит каждую минуту.
– Мазила! – снова выдал попугай.
Морковкина хмыкнула. Ее мало интересовала Колина живность. Она с большим любопытством рассматривала фотографию из журнала.
– Класс появился три года назад. Так? – наконец спросила она.
– Да. Там в журнале год стоит, – ткнул пальцем в оранжевую обложку Мишкин.
– И они до сих пор в шестом классе? – удивленно подняла бровь Соня. – Говоришь, тоже Ивана Грозного изучают?
– Ну да, – поддакнул Колька, все еще не понимая, к чему ведет Морковкина.
– Значит, все началось три года назад! – со значением произнесла девушка. – Что теперь нужно сделать? Узнать, кто из учителей появился в вашей школе три года назад – с этого все могло и начаться. А заодно поспрашивать девятиклассников, не узнают ли они кого на этой фотографии.
– Феноменально! – воскликнул всегда сдержанный Веселкин. – Да тебе, Морковкина, в сыщики надо идти!
Сонька не обратила внимания на лестные восклицания в свой адрес. Она еще какое-то время поизучала фотографию, а потом стала тереть ее обкусанным ногтем.
– Что-то тут странное, – пробормотала она, разворачиваясь к свету. – Как будто кто-то сидит, а кто – не понятно…
У Мишкина в душе с оглушительным звоном что-то разбилось, и этот звон гулом отдался в голове.
Дрогнувшей рукой он взял у Соньки фотографию. Сначала он изучил последний ряд ребят. Слишком уж он боялся увидеть то, что там было наверняка! Себя среди этого класса! Поэтому внимательно изучал лица тех, где его, скорее всего, не было.
Предпоследний ряд. Вторым с краю стоит черный ученик. Только здесь он еще не черный, а вполне нормальный – невысокий, худой, с тоскливым взглядом. На обороте было записано «Юлий Чернов». Ну и имечко у него…
Дальше глаза у Кольки отказывались опускаться. Он снова просмотрел последний и предпоследний ряды.
– Что ты копаешься? – подогнала его Морковкина. – Ниже смотри, вот здесь.
Ободранный ноготь ткнулся в нижний край фотографии. Но Мишкин не спешил. Изучил стоящий ряд. Посередине очкастый Краскин с бельмами вместо глаз. Руку он положил на плечо Вики Будкиной. А рядом с ней, неестественно выпрямившись, сидит до боли знакомая фигура – невысокая, коренастая, широкоплечая, на ногах огромные башмаки, правая рука сжата в кулак, левая свободно лежит на коленке. Черты лица сильно размыты, но если как следует вглядеться, можно рассмотреть, что это он, Колька Мишкин, – хмурое лицо, нос картошкой, губы пухлые, на подбородке ямочка. Одним словом, не красавец.
Наверное, целую вечность он просидел, тупо уставившись в фотографию. Мыслей в голове не было никаких, вертелась только одна фраза: «Все пропало… все пропало… все пропало…»
– Все пропало, – прошептал он, отдавая фотографию Морковкиной. – Они меня даже сфотографировать успели.
– Подумаешь, – фыркнула Сонька, еще раз разглядывая снимок. – Скрытая камера, техника шагает вперед, прогресс. Это вообще можешь быть не ты, а очень похожий на тебя человек. Во как!
Но Мишкина эти слова уже не утешали. Он готов был впасть в панику, удариться в уныние и уйти в глухую меланхолию.
– Так! – вскочил Веселкин. – Пошли на кладбище! Сначала журнал закопаем, а потом со всеми остальными разберемся – кто кого снимал и зачем.
Колька машинально сложил фотографию сначала пополам, потом еще пополам и сунул ее в задний карман.
– Вы идите, – прошептал он. – А я пока тут посижу. Как все сделаете, приходите.
Ему вдруг стало холодно, по спине пробежал озноб. Он почувствовал себя маленьким и несчастным. Но это ощущение быстро рассыпалось от мощного удара – Морковкина от души врезала ему ладонью по плечу.
– Встал, собрался и пошел с нами, – грозным голосом произнесла Сонька.
От такого «дружеского» слова с Мишкина враз слетела вся хандра.
– Куда? – испуганно спросил он, глядя, как Сонька копается в ящике кухонного стола, выбирая прочный и острый нож.
– На кладбище! Покойника подходящего искать!
У Веселкина в глазах блеснул азартный огонек. Чувствовалось, что сейчас начнется самое интересное.
В их районе было несколько кладбищ, но пошли они на самое старое и мало ухоженное. Чтобы до него добраться, пришлось сначала ехать на троллейбусе, потом несколько улиц идти пешком. Вход они нашли не сразу – попетляли вокруг, прежде чем заметили небольшую ржавую калитку.
– Через час кладбище закрывается, – рявкнули у них за спиной, когда они только-только вступили на территорию.
У калитки стоял древний дед в засаленном ватнике, в валенках, в драной ушанке и с метлой в руке.
– И не безобразничайте тут! – топнул он ногой. – Что-то я вас раньше не видел. Вы к кому?
Мишкин втянул голову в плечи, готовый к тому, что их сейчас прогонят.
– Он тетку ищет, – ткнула в него пальцем Морковкина.
– А в руках у вас что?
Несообразительный Веселкин тащил журнал в руках, не догадавшись спрятать его хотя бы в пакет.
– Это семейная реликвия, – трагическим голосом произнесла Сонька, – там фотографии всех его родственников. Он не может с ними расстаться. Даже ночью под подушку кладет, чтобы лучше была связь с давно умершей теткой.
– Да? – с сомнением произнес сторож (а это был наверняка он). – Ну, идите. Только учтите, через час кладбище закрывается. – Наверное, Сонькин монолог про астральную связь с родственниками его убедил.
– Да поняли мы, поняли, – лениво кивнула Морковкина, увлекая своих молчаливых кавалеров в глубь аллеи. – А вы тоже хороши, – ворчала она через минуту, мчась между могилами подальше от входа. – Стоите как истуканы. Могли бы хоть слово сказать!
– Откуда он взялся? – наконец подал голос Веселкин. – Я даже не заметил, как он подошел.
– Привидение местное, – успокоила его Сонька. – Ладно, забыли. Давайте могилу подходящую искать.
– Нам бы чего-нибудь не очень старое, – неуверенно начал Мишкин. – И чтобы надпись на камне была. Засечь, кому отдаем.
По случаю рабочего дня народу на кладбище почти не было. Мелькали в отдалении две старушки, да женщина в черном платке стояла около свежеокрашенной оградки. Ребята обошли ее стороной.
И тут они столкнулись с неожиданным препятствием – Веселкин настаивал – закапывать нужно на мужской могиле. Но Сонька, грозно сжимая кулаки, утверждала, что женщина надежнее.
– Все! – прервал их спор Мишкин. – Здесь копаем.
И он ткнул пальцем в первое попавшееся надгробие. Значилось там «Зайцев Эдуард Емельянович». Помер, когда от роду ему было двадцать девять лет, и все родственники желали ему счастливо и беззаботно пребывать в раю.
– Оптимисты, – хмыкнула Морковкина, дочитав надгробную эпитафию до конца. – То ли родня мечтала поскорее от него избавиться, то ли он сам мечтал о таком посмертном посвящении.
– Неважно, – буркнул Колька, опускаясь на колени и начиная руками ковырять землю.
Сонька бросила рядом с ним нож.
– На, этим удобней.
С ножом дело пошло веселее. Вдвоем с Борькой они выкопали небольшое углубление, положили туда журнал и быстро закидали землей.
– А вдруг без фотографии не подействует? – прошептал Веселкин, когда они уже все закончили.
Коля развернул сложенный лист. Его черты на снимке стали более четкими, а очкастый Краскин уже
