– Борислав, морозов нынче нет. Можно пришлых мужиков в сараях и хлевах поместить, не замерзнут. А женок и детей по избам расселить. Полагаю, всех сможем принять.
Машинально кивнув, ведь все это он сам давно уже просчитал, боярин все же порадовался, что хорошо выучил подопечного и бросил наказ стремянному:
– Гонцам ждать наготове, лошадей не распрягать, и еще троих, нет, четверых снарядить в путь. Все одвуконь.
– Так что в грамотах писать будем? – Василек перестал напускать на себя серьезный вид и недовольно скривился, как уставший от занятий школяр. Было от чего серчать. Медлило так и не решил, звать ли жителей Серенска и прочих городков в Козельск. А князю черниговскому уже целых три письма сочинили, но ни одно из них так и не отправили.
– Погоди немного, – остудил наместник ретивого отрока, – нужно подумать малость. А пока пусть пошлют за священником.
Заметив удивление юного князя, пояснил с усмешкой.
– Попросим разрешения пост нарушить. Гридням сейчас силы нужны. А епитимья за грех, самая строгая, – опосля осады… для тех, кто живота не лишится.
На самом деле Борис просто тянул время, не решаясь совершить выбор: Оставлять ли князя в Козельске, зная, что сюда идет сам каан со всем войском, эвакуировать ли окрестные городки, извещать ли черниговского князя о битве на Сите, и… еще кое-что. Эту мысль он не хотел даже думать, но понимал, что на то он и правитель, чтобы предусмотреть все варианты. Держаться в столь хорошо укрепленной крепости против даже целого тумена вполне возможно. Но ежели Батый действительно приведет под стены всю свою орду, то не лучше ли спасти город, подчинившись ему?
Посетовав про себя, что ответственность за решение ни на кого переложить нельзя, Борис вытащил из-за пазухи круглый медальон, на котором был выведен яркой глазурью архангел Михаил. Попросив мысленно помощи у древнего воителя, наместник перевернул змеевик обратной стороной, благо, что священника поблизости не было, и воззвал к языческим богам, которым поклонялись его прадеды[17]. То ли набравшись мудрости от святого оберега, то ли поняв, что надеяться следует лишь на себя, Борис решительно начал твердым голосом отдавать распоряжения.
– На совет всех козлян созывать, посадских вооружать, к осаде город готовить.
– А надо ли всех звать? – удивился юный княжич. С горожанами, конечно, советовались по самым важным вопросам, но приглашали только власть города – бояр, именитых купцов, старшин мастеровых, старост волости.
Печально улыбнувшись, воевода наклонился ближе, хотя и так сидел рядом с княжеским креслом, и вполголоса пояснил:
– Теперь все не от дружины зависит, ее не хватит, чтобы даже стены занять, а от посадских. Мы им изложим ситуацию, но они должны сами решить стоять насмерть.
Сказал и задумался – нет ли умаления княжеской власти в созыве веча. Пожалуй, нет. Если город сумеют отстоять, то летописец напишет так, как ему скажут. Ну, а если погибнут все, до последнего человека, то никто не узнает, что тут происходило.
Не прошло и минуты после отдачи приказа, как из ворот выскочило несколько всадников, торопясь разнести весть о предстоящей сходке по всему Козельску и его пригородам. Опережая вестников, подняли тревогу била (деревянные, металлические или каменные доски, по которым стучали, чтобы известить о тревоге или начале службы) городских храмов, сразу всполошив жителей. Сначала громко зазвенело медное клепало, подвешенное на крепостной стене близ княжеской церкви. Пономарь бил в него не так, как к утрене, – размеренно и степенно, а торопливо, ударяя молотком изо всех сил. Вскоре послышалось клепание и со стороны центра города. Последним, низким глубоким звоном, отозвался колокол новой посадской церкви, возведенной недавно из камня на средства купцов и мастеровых. Сначала два дюжих звонаря долго тянули за веревки, раскачивая вал с прикрепленным к нему колоколом, и лишь потом корпус колокола, раскачавшись, начал ударяться об язык, извлекая из него раскатистый звук. Заслышав так и не ставший привычным трезвон, Медлило нахмурился. То, что горожане построили каменный храм, это хорошо. Если бы не частая смена князей, в кремнике тоже давно бы возвели белокаменный собор. Но Борис не одобрял новую моду, заимствованную у латинян – вешать на звонницах кампаны[18]. Правда, в Киеве это новшество уже давно прижилось и даже появились свои русские мастера, отливавшие из бронзы не хуже иноземцев. Но все-таки наместник почитал это нововведение блажью и напрасной тратой денег.
Заслышав торопливый перезвон, мастеровые бросали свои дела и спешно собирались. Останавливались гончарные круги, замирали ткацкие станки, затухали печи, в которых плавилось стекло, откладывались в сторону куски кож. Лишь кузнецы, последние месяцы ковавшие почти только оружие, замешкались, стараясь успеть сделать побольше, пока заготовка еще не остыла.
Вскоре застучали кленовые била в пригородных селеньях, и каждый людин, заслышав тревожный сигнал, бросал свои дела и торопился на сходку.
Через час на торговой площади собралось все взрослое население окрестностей[19]. Пришли не только главы семейств, кои могли решать дела на всенародном вече, но и их взрослые сыновья. Некоторые были ненамного старше Василия, но тоже собирались обороняться от врага и надеялись, что князь даст им оружие. Чтобы такое обилие народа могло поместиться, палатки торговых гостей спешно убрали, освободив место.
Дворовые уже повытаскивали из бертьяниц все вооружение, которое только там было – наконечники копий, щиты, шлемы, наголенники, кольчатые брони, стрелы, топоры, длинные ножи, и раздавали его старостам улиц. Те уже сами делили воинскую справу между своими людьми. Многие пришли не с пустыми руками, принося с собой железные сошники и прочие позарез нужные в хозяйстве инструменты, чтобы отдать их кузнецам для перековки в оружие.
– Пора уже, – нетерпеливо заметил князь, глядя в окно, как обилие народа заполнило всю площадь перед детинцем. – Надо выходить к ним.
Наместник согласно кивнул, понимая, что тянуть больше негоже.
– Сейчас пойдем.
– А городецкого боярина, то есть рязанского, – сбился с мысли Василий, – ну, в общем, Фрола, тоже попросим слово сказать перед людьми?
– Пока не стоит, сам про все расскажу.
Видя, что и в самом деле ждать больше нечего, Борис наконец тряхнул головой, отгоняя тяжкие думы, и решительно поднялся с лавки. Но прежде, чем идти, он поманил поближе верного гридня и еле слышно отдал распоряжение:
– Посланцев городецкого княжича из терема не выпускать. Скажите, тут нужны. А будут серчать, оружие у них поять и держать в повалуше.
* * *Слабый свет ущербной луны с трудом пробивался сквозь облака, но белый снег, пока еще и не думавший таять, делал ночь не такой темной. Немного рассеивала мрак и цепочка огоньков, мерцавших вокруг Городца. Костры, разумеется, горели на безопасном расстоянии от города. Даже в темноте умелый лучник мог без труда пустить
