13
Философ сказал: «Если бы мне прибавили несколько лет жизни для окончания изучения «И-цзина», тогда у меня не было бы больших погрешностей».
14
Предметом постоянного разговора Философа служили «Ши-цзин», «Шу-цзин» и соблюдение церемоний; обо всем этом он постоянно говорил.
15
Философ сказал: «Я не тот, который обладает Знанием от рождения, а тот, который, любя древность, усердно ищет ее».
16
Философ не говорил о чудесном, о физической силе, о смутах и о духах.
17
Философ сказал: «Если идут вместе три человека, то между ними непременно есть мой учитель, я избираю из них хорошего и следую за ним, а дурной побуждает меня к исправлению».
18
Философ учил четырем предметам: письменам, нравственности, преданности и искренности.
19
Философ удил рыбу, но не ловил ее сетью; не метал стрел в сидячую птицу.
20
Философ сказал: «Мудреца мне не удалось видеть; но если бы мне удалось видеть одаренных, выдающихся талантами и нравственными достоинствами, и то ладно». Философ также сказал: «Доброго человека мне не удалось видеть; но если мне удалось видеть человека постоянного, и то ладно. Кто не имеет чего-либо и делает вид, что имеет, пуст, а делает вид, что полон; беден, а делает вид, что он богат, – тому трудно быть постоянным».
Так как, по объяснению Чжу-си, эти три действия суть проявления хвастовства, то люди, имеющие эти недостатки, без сомнения, не могут соблюдать постоянства.
21
Философ сказал: «Вероятно, есть люди, которые делают что-либо, не зная почему. Я не таков. Я преуспеваю в достижении знаний, потому что знаю, как приобретать их. Много слушать, избирать из этого хорошее и следовать ему; много наблюдать и запоминать – это второстепенное знание».
22
Когда Философ заболел, то Цзи-лу просил у него дозволения помолиться духам о его выздоровлении. Философ сказал: «А существует ли правильное предписание на это?» – «Существует, – отвечал Цзы-лу, – в одной эпитафии сказано: «Молимся за тебя духам Неба и Земли».
Тогда Философ сказал: «Я давно уже молюсь».
Последней фразой: «Я давно уже молюсь» – Конфуций хочет сказать, что вся его деятельность есть молитва. Затем, так как Конфуций признавал человека, достигшего конечного развития добрых свойств, вложенных в него Небом, или святого, не только равным по своим совершенствам самому Небу, но даже отождествлял его с ним, а равно с Землею и духами, то, конечно, в силу этого он и должен был отклонить молитву, тем более что о духовном мире и о связи с ним человека он даже отказывался говорить. Впрочем, по чжоускому обряднику во время болезни допускались молитвы духам ворот, дверей, очага, дороги и средины комнаты, которые возносились родными и близкими больного, а за государя – чинами его.
23
Философ сказал: «Расточительность ведет к непослушанию, а бережливость – к скаредности; лучше быть скаредным, чем непочтительным».
24
Философ сказал: «Благородный муж безмятежен и свободен, а низкий человек разочарован и скорбен».
Глава VIII. Тай-бо
1
Философ сказал: «О Тай-бо можно сказать, что он был в высшей степени добродетелен; он трижды отказывался от императорского трона; но так как народу было это неизвестно, то он не мог прославлять его».
У родоначальника чжоуской династии Тай-вана, деда Вэй-вана, было три сына: старший Тай-бо, второй Чжун-юн и третий Цзи-ли. В это время шанская династия пришла в упадок, а дом Чжоу с каждым днем усиливался и увеличивался. У Цзи-ли родился сын Чан, будущий Вэн-ван, обладавший качествами мудреца. Имея намерение уничтожить династию Шан и встречая несогласие со стороны старшего сына, Тай-ван решился передать престол третьему сыну, Цзи-ли, чтобы он потом достался многообещающему Чану. Вследствие этого Тай-бо со вторым братом бежали к цзинским (ху-бэйским) инородцам. Вот и вся добродетель его!
2
Философ сказал: «Почтительность, не сдерживаемая церемониями (правилами), ведет к трусости; храбрость – к смутам, прямота – к запальчивости. Когда человек, занимающий высокое положение, крепко привязан к родным, то народ проникается чувствами гуманности; когда он не оставляет старых друзей, то народ не бывает скаредным».
3
Цзэн-цзы сказал: «Будучи способным, обращаться с вопросами к неспособным; обладая большими знаниями, обращаться с вопросами к малознающим; иметь, как бы не иметь, быть полным, как бы пустым, и не считаться за оскорбления – так поступал один мой друг».
Под именем друга разумеют Янь-юаня, единственного из учеников Конфуция, который, как человек, почти достигший свойственного только святому мужу или мудрецу полного отрицания своей личности, мог поступать таким образом; только он, смотревший на других, как на самого себя, мог не обращать внимания на оскорбления, потому что при счетах за оскорбления выступило бы наружу «я» и «не я».
4
Цзэн-цзи сказал: «Ученый не может быть широкою натурой, твердым и выносливым, потому что обязанность его тяжела и путь его далек. Гуманизм он считает своей обязанностью. Разве это не тяжелое бремя? Только со смертью оканчивается эта обязанность – разве это не далекий путь?»
5
Конфуций сказал: «Начинай образование с поэзии, упрочивай его церемониями и завершай музыкою».
Поэзия, имея своим основанием чувства и целью – возбуждение любви к добру и отвращения ко злу, при размеренном чтении с интонациями легче воздействует на душу и усвояется.
6
Конфуций сказал: «Народ можно заставлять следовать должным путем, но нельзя ему объяснить почему».
Этим конфуцианцы хотят сказать, что народ по своему невежеству не в состоянии понять отвлеченных рассуждений о побуждениях в области нравственной деятельности,
