Спать никому не хотелось, друзей переполняли эмоции. Глеб с Мёнгере так и сидели рядышком, их пальцы переплелись. И Пришу радостно, что они нашли друг друга, а он… Он не знает. Рвался к Алисе, а тоскует о Харме, о том несбывшемся, что могло бы быть, но не случилось. И не сбудется никогда. Никогда! Проклятое слово.
Ветер похолодил позвоночник, пощекотал живот, уколол в сердце. Не хочется в такой вечер думать о плохом. Лучше просто смотреть на пламя, на воду, небо и горы. Когда друзья рядом и смерть прошла мимо, улыбнулась безгубой улыбкой и исчезла. Но не насовсем, а скрылась за ближайшим утесом, чтобы не забывали о ней. Но сейчас они живы и радуются этому.
– Хотите расскажу одну сказку, – предложил Глеб.
Приш кивнул – в такой вечер только и слушать сказки. На небосводе зажглась первая звезда. Сколько же они здесь сидят? Долго, наверное. В воздух взлетела искра, еще одна.
– Говорят, раньше наш мир был крохотным, размером с мячик, – начал Глеб. – И находился в кармане одного бога. Тот шатался по космосу, нигде не задерживался. И прохудилась у него одежда, в кармане прореха образовалась. Выскочил шарик и повис в пространстве.
Приш словно наблюдал за историей: старенький бог в ветхой одежде. Ветер странствий треплет полы его плаща, дергает за седую бороду. Бог ежится, но продолжает путь вместо того, чтобы осесть в каменном домике, увитом розами. Где под окнами непременный пруд с лебедями и деревянный мост с перилами.
– Искал бог пропажу, но так и не нашел. Плюнул с досады и дальше отправился. А слюна его упала прямо на шарик. И зародился из нее океан с разными тварями.
Приш хихикнул: даже боги плюются. А ему мама вечно замечание делала!
– Долго висел шар в нигде, рос потихоньку, становился планетой. Появились на ней горы и впадины, реки и озера. Завелись животные, рыбы и птицы, – продолжал Глеб. – А тот океан так и остался прежним.
Пришу показалось, что Глеб выдумывает сказку на ходу. Ну и пусть. Зато можно отвлечься ото всего. Они так притомились: и телом, и духом.
– Все ходят мимо океана, и думают, что это обычная лужа, которая разливается ранней весной в центре города и не высыхает до поздней осени. Люди идут и плюют в лужу от злости. И никто не знает, что твари в ней только и ждут, чтобы тоже вырасти.
Глеб выдержал зловещую пауза и закончил:
– И тогда они выйдут и сожрут всех.
Приш не выдержал и расхохотался – он любил такие истории. Особенно когда собирались с парнями по вечерам у костра. Тут кто кого переплюнет в сочинительстве. Приш согнулся пополам: одни слюни вокруг, хорошо, что не сопли. Мёнгере сказка тоже понравилась. А Глеб неожиданно произнес:
– Мёнге, когда мы дойдем до радуги, выбери нормальный мир, чтобы вернуться. Мой, например. Слышишь?! Я тебя обязательно разыщу тогда. Она промолчала, но Глеб не отставал:
– Пообещай! Если загадаешь не для себя, то попадешь снова в пустыню. А там ты погибнешь.
Приша словно в снег уронили: зачем Глеб вспомнил о дороге? Не хотелось думать об этом. Но… Приш прокрутил слова Поэта. Да, Мёнгере скована в своих действиях. И он, и Глеб могут попросить что-то другое. Ну не попадет он домой, не велика потеря. Вообще-то, велика, но он потерпит. Да и Глеб запросто к себе возвратиться может. А у Мёнгере выбор в желаниях невелик – на кону ее жизнь.
– Или давай к нам в Яблоневую долину, – предложил Приш. – Не пожалеешь. Знаешь, какие у нас люди хорошие? И яблок много.
Глеб его поддержал:
– Приш дело говорит. Так что подумай.
А Мёнгере ничего не ответила.
Глава сорок первая. База под куполом
Он снова падал вслед за Мёнгере, крылья не хотели раскрываться. Глеб понимал, что дар спит в нем, потому и крылья отказываются служить. Он тянул руки к Мёнгере, но девушка ускользала. Глеб тщетно раскрывал рот – слова не хотели появляться на свет. Тело рвало от боли, Глеб корчился, будто женщина в родовых схватках. И когда, казалось, встреча с землей была неизбежна, из Глеба вырвалось:
Жизнь летит, натянув вожжи, Как струна, на разрыв – нервы… Пусть на плаху талант сложен – Я останусь себе верным. Стих запретным плодом зреет, Но без смысла стихам – амба! Мысль, распятая на хорее, Воскресает в мозгу – ямбом. То орлом надо мной кружит, То, как Землю, меня вертит… И кому это всё нужно? Кто поэта судьбу чертит?Крылья расправились рывком. Глеб впервые ощутил их с того момента, как очнулся от наркоза. Когда до поверхности остались считанные метры, он подхватил Мёнгере. Крылья дрогнули от двойной тяжести, но удержали. Глеб прижал к себе девушку и завис в воздухе.
Не Пророк я! Не Мессия! Но пою о любви к ближним, Только люди вокруг – глухие, И кажусь я себе – лишним.Он шептал стихи Мёнгере на ухо, гладил волосы и никак, никак не мог расцепить объятия, хотя они уже стояли на дне ущелья. Словно боялся потерять вновь. Они так долго шли вместе, и только недавно Глеб осознал, что за девушка рядом с ним. А стихи заполнили собой мир, принося в него надрыв и страсть:
Продираюсь к людским душам, Ветер в грудь, штормовой, встречный! Но не принято тех слушать, Кто ещё не ушёл в вечность…[16]…Глеб вскочил, хватая воздух ртом – во сне он перестал дышать. Неужели свершилось?! Он снова научился соотносить кровь и любовь-морковь? И это ощущение, когда душа парит от счастья, что всё получается. Глеб постарался вспомнить строки и не смог – видение стерлось. Но ничего, получилось один раз, выйдет и во второй.
Он осмотрелся и тут же разбудил остальных: ночью они вновь переместились. Обычно переход происходил во время пути. Будто кто-то накладывал один мир на другой, размазывал их очертания. А потом
