– Мне очень нравится твое платье, дорогая, – сказала королева с восхищением. – Где его шили?
– Оно франкское, – ответила леди София тусклым голосом. – От портного из Массалии.
– Ты обязана рассказать мне о нем подробнее. Такой нежный шелк… Словно его ткали специально обученные паучки.
Леди София непроизвольно улыбнулась, что могло означать только полную капитуляцию. Арамилла решила наконец отпустить ее, разочек сжав напоследок локоть.
– Думаю, пора пройти вперед и поговорить с мужем.
Королева ускорила шаг, оставив фрейлин за спиной, и быстро нагнала идущего впереди короля Осберта. Отличавшийся тучностью король был одет так же нелепо, как большинство сопровождавших Арамиллу придворных: на голове его сверкал шлем с позолоченным ободом, а на плечи была накинута огромная лохматая медвежья шкура. Руками он крепко сжимал поводки с рвущимися с них гончими, внимательно следя за тем, чтобы собаки друг друга не грызли.
– Могу я взять вас под руку, моя любовь? – спросила Арамилла, поравнявшись с ним.
Король замысловато поклонился:
– Моя королева…
От могучих звуков королевского голоса воздух вокруг Арамиллы затрепетал. Король передал псов шедшему рядом стюарду, и королева просунула под отставленный мужем локоть свою руку. Из-под промокшей от пота медвежьей шкуры пахну́ло влажным теплом.
– Как чудесно побыть вдали от Ланденкистера, – сказала Арамилла, вздохнув.
Опершись о короля, она перешагнула через мутную рыжевато-коричневую лужу.
– Именно так, – одобрительно ответил король Осберт. – Редко чувствуешь себя так легко.
– В городе сплошная суета, – продолжила королева, легонько стиснув его запястье. – Куда спокойнее, когда рядом нет придворных и священников, постоянно требующих вашего внимания.
Король всплеснул увешанной золотом рукой:
– Анакимы, анакимы! Целыми днями только о них и слышу…
– Может, близок тот день, когда вы наконец избавитесь от них? С севера приходят добрые вести.
Король Осберт повернулся к жене и одарил ее снисходительной улыбкой. Затем поднял палец и покачал им перед собой.
– Не совсем так, моя милая леди, – ответил он. – Я волнуюсь за своих людей, ушедших на северный берег темной реки – особенно теперь, когда они не управляются опытной рукой дорогого графа Уиллема. Прекрасный был человек – упокой Господи его душу… Я собираюсь отозвать армию назад. Сезон военных кампаний почти окончен. Мы разбили им носы, умиротворили тем самым Господа и теперь можем вернуться домой с награбленным. После смерти мудрого графа Уиллема… я боюсь за этих солдат.
Мелодичный голос короля зазвучал так, будто сердце его разрывалось от жалости.
– Согласна, Ваше Величество, – кивнула Арамилла. – Он был опытнейшим воином. Сколько кампаний он провел? Я помню его в Ойфервике. И в Иберии, конечно.
Король слегка покачал головой:
– Совершенно верно… Но ни Ойфервик, ни Иберия не принесли ему славы.
– Это да, – согласилась Арамилла с грустью. – Боюсь, что о тех войнах с удовольствием вспоминают лишь анакимы. Чего не скажешь о его последней кампании…
– Что ж, ты права, – ответил король. – Посмотри, чего он добился в первом же бою! Но тот, кто командует армией, оставаясь в гуще солдат, подвергает себя повышенному риску…
– Так, и чего он добился? О чем пишет лорд Нортвикский? – осторожно спросила Арамилла.
– Он отдает дань уважения храбрости графа Уиллема. Об этом в письме говорится с особенной теплотой.
– А как ему удалось их победить?
Король покачал головой из стороны в сторону.
– Нортвикский утверждает, что важную роль в сражении сыграл Белламус Сафинимский и что только благодаря его плану анакимы были остановлены и обращены в бегство. Я едва могу поверить, что на такое способен простолюдин, хотя вынужден отдать должное его талантам.
Арамилла фыркнула:
– Я благодарна Нортвикскому за то, что он возглавил наших воинов на севере, но Белламус?.. Разве корыстный наемник способен победить анакимов? Он мало к чему пригоден. Ему вообще нечего делать на поле боя!
– Ну-ну, моя королева, – с упреком произнес король Осберт. – Не будь такой злой. Я думаю, он гораздо умнее, чем кажется.
Арамилла помолчала несколько мгновений, но, когда заговорила вновь, голос ее заметно потеплел.
– Вы проявили настоящее великодушие, поддержав его, – сказала она, вновь оперевшись о его руку. – Я восхищаюсь вашей способностью видеть истинную суть человека за его происхождением.
– Чтобы плодотворно править, нужно проявлять великодушие ко всем, – глубокомысленно заметил король Осберт.
– Останьтесь же великодушным до конца – не отзывайте их. Если и в самом деле первая победа одержана Белламусом, значит, надо оставить и его и Нортвикского во главе армии, – сказала она. – Нортвикский достаточно благороден, чтобы командовать королевскими солдатами, а Белламус сможет компенсировать недостаток его опыта в войне с анакимами.
– Возможно, возможно, – ответил король с сомнением. – Но мне хотелось бы, чтобы армию на севере возглавил представитель высшей знати. Возможно, я пошлю к ним твоего отца. Он очень ловкий человек и мог бы стать прекрасным королевским представителем.
Арамилла резко остановилась. И, поскольку она не стала убирать руку, пришлось остановиться и королю.
Королева посмотрела на него, сузив глаза.
– Прошу тебя, моя любовь, не отправляй отца на войну с анакимами.
Король Осберт моргнул.
– Нет… Ну конечно же, нет! – Он поцеловал ее в лоб. – Я такой эгоист, моя сладкая. Твой отец останется в безопасности – вместе с нами на юге. А воюют пусть Нортвикский и Белламус.
* * *Хелмиц постучал в дверь покоев Роупера. Быть вызванным к Черному Лорду почиталось за честь… По крайней мере, так было, когда здесь жил Кинортас. Задачу Роуперу облегчило то, что он случайно встретил Хелмица, стоявшего на карауле, и, воспользовавшись случаем, позвал к себе.
Хелмиц вошел. На правой стороне его туники был вышит герб: вертикально стоящее копье, увенчанное расколотым боевым шлемом. Дом Балтасара.
Роупер, сидевший за дорогим столом из мореного дуба, поднялся навстречу, стараясь подражать Кинортасу, демонстрировавшему в таких случаях все возможное для себя обаяние.
– Хелмиц, – сказал он с улыбкой и прошел вперед.
Хелмиц пожал протянутую руку своей огромной изуродованной лапищей и поклонился. Сплошь покрытое шрамами лицо растянулось в подобии ухмылки.
– Милорд, – ответил он.
Роупера снова назвали лордом.
В отличие от ужасов войны, где Хелмиц смотрелся вполне естественно, здесь, в домашней обстановке, он представлял собой поистине ужасающее зрелище. Сквозь разорванную щеку с иссохшейся кожей было видно постоянно шевелящуюся челюсть с желтыми зубами. Через левое веко и бровь проходил глубокий шрам. От взгляда белесо-серых глаз становилось не по себе, а тело его было похоже, скорее, на объемный сундук, плотно набитый мышцами, чем на те фигуры с широкими плечами и треугольным торсом, которые изображают на анакимских резных орнаментах.
Роупер пригласил гвардейца сесть в кресло, стоящее у стола, а сам устроился напротив.
– Хелмиц, хочу еще раз поблагодарить тебя за помощь в битве. Ведь только благодаря тебе я остался жив.
– Для меня это честь, лорд, – ответил Хелмиц дружелюбно, – но я всего лишь сделал то, что обязан был сделать любой.
– Испытывал ли ты
