Подруга скорчила гримасу.
– Да, да. Что ж, я знаю, каково это. Совсем не весело, Брюс.
– Прости, Ди. Не переживай так насчет меня. Не успею я опомниться, а все уже закончится.
Дайан ободряюще похлопала юношу по руке.
– Ты выживешь, – пообещала девушка, – мы все свалим отсюда через несколько недель, и. – Зазвенел звонок на урок, Дайан прервалась и закончила уже гораздо тише: – И не успеешь опомниться, твой срок в «Аркхэме» тоже подойдет к концу.
Ее слова немного утешили Брюса. Юноша глубоко вздохнул и попытался поверить в
них.
– Не успею я опомниться, – эхом повторил он.
Л Л Л
После вчерашних издевок отделение интенсивной терапии лечебницы «Аркхэм», куда
Брюс прибыл после школы, на контрасте казалось пугающе тихим.
Тишина ужасала так, что у юноши стояли дыбом волоски на шее. Ему казалось, что он оказался в сцене прямиком из фильма ужасов – призрачный зеленый свет, голые стены, отдаленное эхо его шагов. Если бы привидения существовали, то жили бы и нашептывали в пространство свои речи именно здесь.
Приступив к работе, Брюс прислушивался, пытаясь различить голоса детективов, доносящиеся из последней камеры. Может, сегодня они снова допрашивают заключенную.
Брюс как раз поравнялся с первой камерой, когда изнутри послышался громкий лязг. Брюс мгновенно отшатнулся. и заметил, что сквозь пуленепробиваемое стекло камеры на него уставился узник.
– Так-так-так, – произнес заключенный, – это же новый пацан. Ты выглядишь достаточно сносно, чтобы тебя порезать.
Он практически выплюнул эти слова, и одновременно весь остальной коридор пробудился к жизни, из соседних камер донеслись новые крики. Брюс отвернулся и сфокусировал все свое внимание на поле под ногами.
– В чем дело, пацан? – поинтересовался заключенный. – Что привело тебя в эту дыру, а? Что заставило подчищать наше де. эй, эй! Ты что это делаешь, а? – Он принялся бешено стучать по стеклу, когда Брюс сделал шаг в сторону. – Знаешь, что я сделал, чтобы сюда попасть? Я вырезал. И я был очень хорошим в своем деле.
Он провел жестом по шее и вниз, вдоль второй руки.
Брюс заторопился, пытаясь выкинуть из головы все воспоминания о пугающем голосе мужчины.
Следующая камера была ничем не лучше. В ней содержался огромный человек, кажущийся еще более крупным в своей робе. Каждый видимый сантиметр его смуглой кожи, включая лицо, был покрыт татуировками. Когда Брюс поравнялся с окошком камеры, гигант рассмеялся и не сводил с юноши взгляда, пока Уэйн не скрылся из виду. Затем мужчина со всей силы впечатал свое огромное плечо в стекло. Содрогнулся, казалось, весь этаж.
Третий заключенный был очень высоким и невозможно худым. У него были длинные пальцы и сломанные ногти, на бледной коже синими полосками проступали вены. Этого заключенного Брюс узнал – его показывали в новостях. Серийный убийца, обвиненный как минимум в двух десятках жестоких убийств. Четвертый узник был лысым и обладал очень толстой шеей. Его глаза были бледными и прозрачными, словно вода. Он мерил камеру шагами из угла в угол, пока его ботинки не упирались в стену.
Это были жестокие убийцы. Находясь на свободе, они терроризировали Готэм и регулярно становились героями сводок новостей. Теперь же Брюса отделял от них всего лишь тонкий слой металла и стекла.
Наконец, он дошел до конца коридора. Поравнявшись с камерой, в которой полицейские несколько дней назад громкими разочарованными голосами допрашивали заключенную, он притормозил. В памяти все еще крутились воспоминания об узниках, которых он только что миновал, об их искривленных усмешках, взглядах и жестоких преступлениях. Если здесь держали таких людей, что нужно было сделать, чтобы привлечь к себе такое пристальное внимание полиции? Кто сидел в последней камере?
Окно было достаточно большим, в половину его роста, чтобы можно было разглядеть большую часть камеры. Подобно остальным, она была почти пустой, внутри были только матрас, унитаз и раковина. Взгляд Брюса приковала к себе одинокая фигура в белом халате с длинными рукавами, сидящая внутри, прислонившись к стенке и вытянув ноги.
Это была женщина. Нет, «женщина» неподходящее слово. Это была девушка.
Она выглядела ровесницей Брюса. Она сидела, вяло откинувшись головой к стене, с отсутствующим, словно кукольным, выражением лица. Ее взгляд уставился в пустоту. У нее были очень, очень темные глаза, длинные, прямые и удивительно черные, настолько черные, что кончики казались синими, волосы и такая бледная кожа, что при скудном больничном освещении создавалось впечатление, что девушка напудрилась мукой. У заключенной был
аккуратный рот, изящная изогнутая шея, четкий овал лица с высокими скулами.
Брюс моргнул. И это была та самая заключенная, которую допрашивали готэмские полицейские? Юноша понятия не имел, чего от нее ждать, но девушка совершенно не походила на тот портрет, который нарисовало его воображение. Она выглядела так, словно была его одноклассницей. Слишком юная, чтобы находиться в месте, подобном «Аркхэму». В отличие от всех остальных заключенных, она была спокойна, как смерть, и ничто в ее поведении не намекало на преступное прошлое. В этой обители хаоса и жестокости она сильно выбивалась из общего ряда.
И все же. Было что-то странное в ее взгляде… что-то такое, от чего у Брюса мурашки по спине прошлись.
Девушка опустила веки, а затем распахнула глаза и, не поворачивая головы, перевела взгляд на Брюса.
Юноша опешил и отошел от окна. «Эти глаза». Они были не просто темными, в их глубине что-то скрывалось, что-то продуманное и расчетливое. Глаза были окнами в невероятно развитый мозг, и прямо сейчас эти глаза изучали и анализировали Брюса Уэйна. У Брюса возникло странное ощущение, будто прямо сейчас она впитывает все самые важные детали о нем с такой легкостью, будто может читать его мысли.
Юноша перевел взгляд на руки заключенной и заметил, что она сложила из салфетки изящный цветок. но стоило ей пошевелить запястьями, как цветок превращался в скорпиона. Фигура превращалась из цветка в скорпиона и обратно, снова и снова. Брюс подумал было, что невозможно создать нечто столь утонченное из обычной салфетки. Это напомнило о том, как его мать особым образом складывала письма перед отправкой, как она тщательно проглаживала все сгибы ногтями, чтобы бумага вошла в конверт
