Пурников, которому, как самому трезвому в посольстве человеку, доверили сопровождать Переверзева, протянул его паспорт.
– Советник Переверзев? – Джеймс удивленно поднял бровь. – Что с ним?
– Он упал и разбил голову, – ответил русский.
– Вам придется разбинтовать его.
– Но он болен. у него дипломатический иммунитет! – искренне возмутился Пурников, который не сомневался в истинности травм секретаря парторганизации.
– Мы должны идентифицировать личность! – упорствовал Барри.
– И вы хотите оголить его раны?! – вскричал Пурников, до глубины души пораженный хамством англичан, от волнения он даже начал заикаться и заслонил грудью больного. Жаркий спор продолжался, русские упорствовали, и дело чуть не дошло до драки, когда Джеймс оттолкнул первого секретаря и попытался лично разбинтовать больного.
Тем временем к самолету подкатила машина с дипломатической почтой, откуда был извлечен крупногабаритный ящик. Ругань на контроле продолжалась, стороны уже отталкивали друг друга, и, если бы сам страдавший от унижения Переверзев не поднял руку и не начал разматывать себе голову, произошла бы стычка. Когда Джордж увидел перед собою унылую физиономию партийного секретаря, у него отпала челюсть. В растерянности он повернул голову и увидел, что из советской машины с дипломатическим номером, подкатившей прямо к самолету, выгрузили большой ящик.
– За мной! – заорал он, бросаясь в последний и решительный. Все за мной! – и целая орава ринулась к самолету и преградила восхождение по трапу.
Разбираться в дипломатических тонкостях уже не было времени, дипкурьеры, естественно, решительно отказались открыть и показать ящик, англичане сдаваться не собирались, началось яростное мордобитие, подкрепленное вмешательством летчиков. Исход боя решило явное численное превосходство англичан и неуверенность русских, боявшихся полностью разрушить англо-советские отношения.
Тенин, бледный как смерть, наблюдал, как завернули руки Червоненко (трусливый на ковре у начальства, он показывал чудеса храбрости), раскрыли ящик и извлекли оттуда дрожавшего Воробьева, который оказался в нормальной форме, хотя перед отъездом ему вкололи изрядную дозу снотворного. Дженкинс, попыхивавший трубкой недалеко от Тенина и тоже переживавший этот матч, с тонкой улыбкой на устах посмотрел на резидента, и взгляды их встретились, – они прекрасно знали друг друга, хотя никогда лично не встречались.
Взяв свою добычу под руки, англичане доволокли Воробьева до машины и тут же перекрыли движение с помощью полиции. Затем целая кавалькада со звуковыми и световыми сигналами победно полетела в сторону Лондона. Дженкинс и Джордж Листер ехали в одной машине, оба находились в превосходном настроении и сыпали шутками, посмеиваясь над глупостью русских.
– Английская пехота всегда отличалась упорством, это еще Фридрих Энгельс писал! – резюмировал итоги борьбы Дженкинс, блеснув своими университетскими познаниями в марксизме.
Первый допрос Воробьева проводил лично шеф русского отдела у себя в кабинете, держался он уверенно и сиял, словно неаполитанское солнце, приготовившись к благодарностям русского за вызволение из когтей КГБ.
Воробьев еще не оправился после всех потрясений, движения у него были замедленными, как у больного, только что вставшего с постели, и говорил он так, словно ему только что ухнули по голове мешком.
– Господин Воробьев, вы находитесь сейчас под покровительством Скотленд-Ярда (конспирация в МИ-5 всегда была на грани фантастики) и под опекой правительства ее величества. Если вы хотите получить политическое убежище, то мы можем уже сейчас приступить к оформлению некоторых бумаг. Мы рассчитываем на ваше сотрудничество и с удовольствием поможем вам с новой работой, – вещал Дженкинс торжественно и прочувственно.
Воробьев, выслушав эту тираду, поморгал глазами, с трудом переваривая информацию. Наступила неловкая пауза, и Дженкинс даже подумал, что неплохо повторить речь в более доступной для русского форме, более отчетливо выговаривая каждое слово.
– Я не прошу политического убежища и не хочу ни с кем сотрудничать, – вдруг сказал Воробьев и снова замолк, словно впал в транс.
– То есть как? – оторопел шеф.
– Я ничего не хочу! – грубо сказал Воробьев и выпятил челюсть.
– Может, вас вернуть обратно в дипломатический ящик? – не без юмора заметил Джордж, находившийся в кабинете.
– Нет, я останусь в Лондоне и буду жить со своей женой и сыном, – ответствовал беглец просто. – С Джейн.
– И какой у вас будет статус?
– Я не хочу отказываться от советского гражданства.
– Конечно, это ваше личное дело. однако.
Дженкинс поправил итонский галстук, напоминавший о принадлежности к закрытому клубу гениев, и закурил трубку. Заявление повергло его в смятение, этого он никак не ожидал, и интуиция подсказывала ему, что этот негодяй принесет еще массу неприятностей. Ох уж эти русские! Он почему-то вспомнил героев Достоевского, жгущих деньги, непредсказуемого идиота князя Мышкина и прочих кретинов, слабо понимающих нормы западной жизни.
Он подошел к Воробьеву и ласково потрепал его по плечу:
– Сейчас вам надо отдохнуть. В интересах безопасности мы временно поместим вас в квартиру с нашей охраной. Думаю, вам и Джейн следует подыскать новую квартиру: я уверен, что КГБ не успокоится и попытается отомстить.
Дженкинс со значением пожал русскому руку, отпустил его в сопровождении Джеймса Барри и прошел в свой кабинет, где выпил почти целый стакан неразбавленного скотча, кляня Воробьева последними словами. Ну и кретин! Правда, опыт подсказывал, что вода камень точит и время лучший целитель, ставящий все на свое место. Он побарабанил пальцами по столу и предложил Джорджу навестить Джейн, обрисовать ей сложившуюся обстановку и попросить повлиять на своего возлюбленного в нужном для правительства ее величества направлении.
Джордж, совсем недавно переживший унижения во время беседы со смотрителем, не пришел в восторг от этого задания, но служба есть служба, на следующий день он купил букет хризантем и бодро направился на Бакстоун-гарденс. Начало не предвещало ничего хорошего: уже во дворе он наткнулся на Барбару, которая его уже давно простила и пребывала в убеждении, что он ее преследует, добиваясь счастья прошлых дней.
– Какие чудные цветы! Спасибо! – сказала она нежно и протянула руки к букету.
Джордж засуетился, шаркнул ногой, спрятал за спину букет и улыбнулся.
– Извини, Ба, я не
