Прежде чем попасть в лагерь, увидеть дым и почуять аппетитный дымок, они миновали три поста. Из-за деревьев, из-под деревьев и даже откуда-то сверху — с деревьев — надежно скрытая от глаз стража окликала мускулистого бородача. Тот перекидывался с невидимками парой фраз и вел отряд дальше. Зато в самом лагере на пленников и их провожатых почти не обращали внимания. Хоть народу тут было немало. В основном простой люд — в волчьих шкурах, овчинных тулупах или в не по размеру подобранных, нескладных, побитых, помятых, продырявлены чиненных-перечиненных доспехах с чужого плеча, гораздо реже встречались кнехты. Еще реже — дружиники, облаченные в «родное» железо. Видимо, cpеди них и следовало искать «пана Освальда».
— Богдан, покличь пана! — обратился бородатый предводитель стрелков к молодому лучнику.
Парень побежал к шатру. Никакой охраны там оказалось. Чтобы попасть внутрь, Богдану достаточно было лишь откинуть полог. Из шатровой тени на зов выступил знакомый уже Бурцеву высокий пышноусый рыцарь. Сейчас он был без доспехов — в мexoвой накидке, плотных стеганых штанах и шерстяном плаще. Но одной рукой рыцарь придерживал меч, висевший на перевязи у левого бедра. Ох, не нравится Бурцеву этот человек с холодным взглядом и холодным клинком.
— Мы нашли их возле черной опушки, пан Освальд, — почтительно доложил бородач. — Спали, как голубки, и…
— Потом доскажешь, дядька Адам, — оборвал пан лучника. Тот послушно отошел. Расступились и остальные стрелки. Повисла тягостная пауза. Рыцарь удивленно смотрел на полячку, та сверлила его ненавидящие глазами. Бурцев зыркал по сторонам в поисках спасения.
— Княжна Агделайда? — Освальд еще раз недоверчиво оглядел непрезентабельный наряд девушки. — Дочь малопольского князя Лешко Белого?
И откуда он все знает?! Миниатюрная княжна, задрав по своему обыкновнию подбородок, умудрилась взглянуть на усатого верзилу сверху вниз:
— Да это я. А теперь назови свое имя, рыцарь, посмевший пленить Агделайду Краковскую. Твой герб мне не знаком. Ты не из Малопольских областей?
— Я — Освальд Добжиньский — чуть склонил голову усач. — А ты, княжна, вовсе не пленница. Ты — желанная гостья в моем скромном лагере.
— Добжиньский? — нахмурилась Аделаида. — Теперь Добжиньскими землями владеет германское братство Святой Марии. Выходит, ты вассал тевтонов, Освальд?
— У меня нет господина, княжна. И я не являюсь ничьим вассалом с тех самых пор, как Конрад Мазовецкий и Казимир Куявский отдали тевтонам лен моего отца, деда и прадеда. Я не единожды ходил под знаменами твоего дяди в походы на язычников-пруссов и дважды спасал ему жизнь. Я три месяца носил на одежде желтую звезду и красный меч ордена братьев Добжиньских, основанного Конрадом Мазовецким для обороны польских границ. Я ни разу не предавал своего господина, но был предан им. Моей верности Конрад предпочел посулы немецких крестоносцев, а куявцы князя Казимира сами привели тевтонов к замку моих предков — к Взгужевеже, «Башне на холме». Орденские братья хитростью захватили замок и казнили моего отца, пытавшегося оборонить свою вотчину. И сейчас я вынужден влачить жизнь полунищего безземельного странствующего рыцаря. Так что меня уже не связывают ни с твоим дядей, ни с его сыном Казимиром Куявским узы вассальной верности, Агделайда Краковская. Но вот ненависть к мазовцам, куявцам и тевтонам, которые хозяйничают нынче в Взгужевеже, все еще клокочет в моем сердце.
Вздох облегчения вырвался из уст полячки. Да и манера ее речи сразу переменилась:
— Если ты не на стороне магистра Конрада Тюрингского и его польских союзников, то, вероятно, позволишь мне продолжить путь, благородный Освальд. Я должна найти надежное убежище, поскольку предполагаю, что меня разыскивают куявцы, мазовцы и люди орденского магистра.
— Ты правильно предполагаешь, княжна, — усмехнулся усатый рыцарь. — Гонцы из Мазовии и Куявии уже прокричали на городских площадях и деревенских улицах о пропаже неподалеку от Вроцлава краковской невесты Казимира Куявского. Они сообщили, что твою охрану перебили нечестивые татары, но тебе по милости Божьей удалось спастись. Сам Казимир остановился сейчас в Вроцлаве, а его поисковые отряды шныряют повсюду, словно стаи охотничьих псов. Между прочим, большая награда обещана тому, кто найдет тебя и доставит куявскому жениху: столько гривен, сколько сможет унести человек. И именно по этому я не намерен отпускать тебя, княжна.
— Рассчитываешь на награду, мерзавец? — зло прошипела Аделаида. — Или надеешься, что тебе вернут отобранное однажды?
Освальд посуровел:
— Нет, Агделайда Краковская, на это надежды у меня нет. Я слишком долго веду войну с твоим дядей, двоюродным братом и тевтонами, а потому объявлен ими вне закона и вынужден укрываться в Силезских лесах — подальше от Куявии и Мазовии. Кроме того, никогда и ни при каких обстоятельствах Освальд Добжиньский не примет награду из рук врага, смертельно оскорбившего его самого и весь его род изгнанием.
— Тогда почему же?! Зачем ты меня задерживаешь, Освальд?
— Не хочу отдавать немецким крестоносцам ключ к Малопольскому княжеству. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: если дочь покойного краковского князя Лешко Белого выйдет замуж за сына орденского прихвостня — мазовецкого князя Конрада Казимира Куявского…
— Я не выйду за него замуж! Ни-ког-да!
— Разумеется, не выйдешь, Агделайда! Если не покинешь этот лес. Тебе хотелось найти убежище, недоступное мазовцам, куявцам и тевтонам? Так считай, что ты его нашла. Будь моей гостьей, княжна, толькоко не пытайся выйти за пределы лагеря. Здесь ты получишь все необходимое, и никто не посмеет тронуть тебя пальцем.
— Твое гостеприимство слишком похоже на полон, Освальд Добжиньский, — сощурилась княжна.
— Хороший полон лучше дурного брака, — парировал тот. — И гораздо лучше смерти, благородная Агделайда. Не принадлежи я к древнему роду и не заботься о своей чести, то просто зарубил бы тебя на месте. Это самый верный способ досадить тевтонам и их приспешникам.
Аделаида побледнела. Толи от гнева, то ли от страха.
— Конечно же, я этого не сделаю, — успокоил Освальд. — Я хоть и живу в лесу, но еще не забыл рыцарского кодекса. А вот… — Он выразительно окинул взглядом лагерь: — Эти люди, княжна, не столь щепетильны. Поэтому постарайся все-таки держаться поближе ко мне.
Дочь Лешко Белого хранила презрительное молчание. Освальд воспринял
