— Ты чё, сержант, охренел? — зашипел на него Тоха, как только изо рта вытащили кляп.
— Извиняйте, ваше высокородие, времени было мало, — виновато потупился сержант.
На плечо легла рука «лейтенанта»:
— Прошу вас, потише, — прошептал он и обратился к сержанту, — с тобой, Агафонов, я ещё разберусь, — и снова Тохе, — сами идти сможете?
Программер кивнул:
— Постараюсь.
— Тогда, вперёд! — тихо скомандовал «лейтенант».
Двое в черкесках, наконец, вспомнил название кафтанов Тоха, пристроились за ним. Бежать оказалось тяжело. С «армейки» не бегал, жирком оброс. Да ещё кондовые «шузы» почти на босу ногу. Почти, потому что внутри обувки портянки сбились, а сверху съехали вниз.
Вскоре уже отупел и бежал, как робот. Где-то ползли по оврагу. Юниты шипели, чтоб «его высокородие» зад не поднимал. Где-то замирали. Снова знакомая трупная вонь, поле со «жмурами». Тоху передёрнуло. Проползли под «колючкой».
Двое волоком тащат кого-то в белой рубахе. «Языка» что ли взяли? Пленника разглядеть не получается, темно.
Иногда нарывается на «жмуриков» и каждый раз вздрагивает. Уже не так страшно. Может, привыкает, а может оттого, что рядом живые люди, и не собираются его убивать. Наконец, сваливаются в овражек, чьи размеры из-за темноты определить не удаётся.
В небо взвиваются звёздочки осветительных ракет. Кто-то шепчет, по их, мол, душу. Программер с ним мысленно соглашается.
Оглядывается. Овражек небольшой — метров десять в длину. На дне полуразложившиеся трупы. Вновь замутило. Недавний ужин чуть было не полез обратно. Попаданец старается не смотреть на «жмуров». Юниты же не обращают на мертвяков никакого внимания. Даже стойкий трупный запах, походу, им по фигу.
Ноги гудят. Пальцы натёр, теперь саднят, блин. Рядом «язык» в белой рубахе. Тоха узнал австрийского майора, что его допрашивал, и виновато улыбнулся. «Лейтенант» объявил получасовой привал и подсел к Тохе. Двое юнитов вылезли на край оврага с двух сторон, приготовившись к стрельбе.
— Господин лейтенант, — обратился Тоха к офицеру.
— Подпоручик Голицын, Роман Васильевич, с вашего позволения, — тихо представился тот, — разведотделение штаба одиннадцатой пехотной дивизии, — и с улыбкой добавил, — лейтенант — флотский чин. В пехоте — поручик. Вы, сударь, кто будете?
Тоха хмыкнул. Вспомнилась песня «Поручик Голицын» и это старомодное обращение «сударь». Хотя, да. Он же сейчас в начале прошлого века. Никак не привыкнет. Разве к такому можно привыкнуть?
Взгляд офицера затвердел.
— Я сказал что-то смешное?
Вот чёрт! Ещё не хватало нарваться на дуэль. Они тут все долбанутые на почве чести, оскорблений.
— Нет-нет, — Тоха примиряюще поднял руки, — простите ради Бога, совсем не хотел вас обидеть. Просто песня такая есть. «Поручик Голицын».
Брови чувака поползли вверх, аж фуражка зашевелилась.
— Господин подпоручик, — проникновенно продолжил Тоха, — давайте поговорим с глазу на глаз, без лишних, так сказать, ушей, — он покосился на юнитов.
Голицын пару секунд подумал и кивнул.
— Извольте.
Отходят в сторону, насколько позволяет овраг. Программер умудряется пару раз споткнуться. Подпоручик, походу, прекрасно ориентируется в темноте.
— Слушаю вас, — промолвил офицер, когда они присели на склоне оврага.
— Моя фамилия Воронцов, Антон Дмитриевич. Работаю программистом компьютерных игр в фирме «Либерсофт».
— Простите, не понял. Что значит «программист»? И что такое «компьютерные игры»? И что за фирма? Британская?
— Нет, наша. Российская. Программист — человек, который пишет компьютерные программы. Компьютерные игры, ну это… игры в которые играют на компах.
Посмотрев в глаза собеседника, Тоха понял, что тот ни фига не понял. Как объяснить человеку элементарные вещи, что знает даже ребёнок?
Голицын помолчал.
— Какого сословия будете?
— Не знаю, — Тоха пожал плечами. — Отец рассказывал, что вроде бы были в нашем роду то ли графы, то ли князья, но после революции многих побили. Кто-то стал служить Советам, но в тридцать седьмом кого расстреляли, кого в лагеря отправили. Кто-то за границу уехал, кто-то сменил фамилию и затаился.
— Стоп-стоп, какой революции? Девятьсот пятого? Или февральской?
Программер опять пожал плечами:
— Нет. Девятьсот семнадцатого. Октябрьской.
Голицын потёр лицо.
— Служите?
— Служил, срочную.
— Чин?
— Что, простите?
Офицер снова удивлённо посмотрел.
— Ваш военный чин? Мой — подпоручик, — терпеливо объяснил Голицын.
— Ах, в этом смысле… Старший сержант… запаса.
— Старший сержант? — собеседник поправил фуражку. — Странно. Как у французов или британцев.
— Не знаю, как это сейчас называется. У меня погоны были как у вашего… как его… Агафонова.
Подпоручик вскинул бровь.
— Фельдфебель? Дворянин и нижних чинов? Так не бывает, сударь. Или вы вольноопределяющийся?
— Вольно… определяющийся? Это как?
Взгляд чувака красноречивее всех слов. Смотрит будто на идиота. Тоха вздохнул — надо тщательно подбирать слова.
— Роман…
— Роман Васильевич, с вашего позволения.
Ну да, в то время благородные обращались только по имени-отчеству. Так в фильмах показывали.
— Да, конечно, простите. Роман Васильевич, я родился… в тысяча ДЕВЯТЬСОТ девяносто втором году.
В небо взвились ещё несколько жёлтых ракет.
Голицын приоткрыл рот.
— Как… такое… может… быть?
— Я попал сюда из две тысячи пятнадцатого года. Не знаю, как. Их майор, фон Лукас, — Тоха кивнул на пленника, — сказал, что сейчас тысяча девятьсот семнадцатый год. Первая мировая война…
— Думаю, вам нужно рассказать мне всё.
Программер кивнул…
— И вот в халупу вломился ваш Агафонов и вырубил меня.
Они помолчали. Чувак достал из кармана часы и взглянул на циферблат.
— Хочу вернуться домой, но не знаю, как, — грустно проговорил попаданец. — Вы мне не верите?
Голицын помолчал и убрал часы в карман.
— Честно? Не знаю. Всё очень необычно.
— Вот и майор этот, — Тоха кивнул на австрийца, — тоже не поверил. Хотя я убедил его, что такой материал, — тронул футболку, — в ваше время ещё не придумали.
Подпоручик протянул руку.
— Позволите?
— Конечно.
Чувак пощупал рукав футболки.
— Вообще-то ничего особенного.
