Какое счастье, что сегодня меня выписывают, а то каждая ночь была бы для меня пыткой в виде осязания голых баб. И если эти молоденькие шлюшки нашли бы, чем со мной расплатиться за мои услуги массажиста, то та же начальница отделения, в которой килограмм сто пятьдесят…
Я даже зажмурился от страха! И ведь не откажешь.
Я нагло переодеваюсь, никого не стесняясь. Помылся под голый торс. Подмышками мылом прошёлся. Надо было бы в душ сходить, но уже не успеваю. Вчера надо было об этом думать. Но ничего, выпишут, а после всё равно домой заезжать. Там и помоюсь. Да и вещи собрать надо.
Саня болтает с дедом, а я собираю вещи и одеваюсь. В шортах на комиссию идти влом. Да и по магазинам с Саней в таком виде ходить, думаю, не стоит. Он, вон как, представительно и дорого одет. Оставшуюся цепь с крестом — на шею, рубашка в которой и попал в аварию, под джинсы, хорошо идёт. Чистая! Мне её постирали и погладили, хоть и давненько это было, но я её с той поры ни разу не одевал. Сверху — куртку джинсовую из комплекта, доставшегося от Щербатого. Его же ремень с необычной, вычурной бляшкой. Часы умные на руке, портмоне с деньгами, ключами от квартиры и документами, в виде свидетельства о рождении, кладём во внутренний карман куртки. К моему большому удивлению, на ней и такой прибамбас есть.
Причесался. Оброс то как, надо в парикмахерскую обязательно заехать.
Саня остался ждать меня в палате, болтая с дедом, а я поплёлся к Яковлевичу.
Мой спаситель выглядел уставшим после сложного дежурства, но очень довольным. Явно рассказ деда про его подружку имеет под собой весьма серьёзные основания. Айфон в минус, но это как посмотреть, явно Гена доволен результатом общения со своей замужней зазнобой, а смартфон… легко пришёл, легко ушёл, зато получил незабываемые впечатления. Ну, это я сделал такой вывод, глядя на его довольную физиономию.
— Заходишь первым. Молчишь. Все за тебя скажу я. Начнётся всё действо ровно в десять. Это формальности, но необходимые формальности. Марина сказала, что заходила к тебе, но ты спал, — а потом, приблизившись ко мне на минимально возможное расстояние, почти касаясь головой моего лба, шепотом спросил, — ты, что с ней ночью делал? Она вся светилась от счастья утром, когда в ординаторскую зашла, да не пустая. Довольная, смеялась, радовалась солнышку. Вся какая-то светлая была. Все подумали про тебя, что ты гигант большого секса, а она всё про какой-то массаж говорила и про то, что отлично выспалась!
Я улыбнулся.
— Так и есть! Выспалась она хорошо, а я полночи массаж ей делал. Она на ноги жаловалась, что гудят сильно, я и размял, а она заснула.
Гена на меня смотрит, явно не веря.
— Вот не поверю, что Марина такого молодого парня пропустила мимо себя! — прошептал он. — Это её слабость и все у нас об этом знают. А молодёжь просто ведётся на её большие сиськи, а тут только массаж — и она радостная?! Странно. Ну да ладно, готовься, тебя позовут.
Комиссия прошла мгновенно. Я всего пару минут стоял перед группой врачей. Что-то зачитывал Яковлевич. Потом мне высказали пожелания, как поддерживать своё здоровье и про то, что документы подаются на мою инвалидность.
Что говорить? Я молчал, слушал и молчал. От меня тут мало что зависело, спасибо за то, что вообще спасли, и богине отдельное спасибо. В другой реальности, я сына потерял.
Потом минут десять подождал под дверями ординаторской нашего отделения. Мне готовили документы. А затем, процедура прощания. Всё-таки четыре месяца провести в одном и том же отделении — это многого стоит. Много знакомых, многие видели меня лежачего, который и говорить то мог с трудом. Спасибо им всем!
Провожать меня вышли все медики, которые были в это утро в отделении. Приятные слова, ответные слова благодарности. Слёзы у меня на глазах, и молчание сопровождающего меня Сани.
Всё, мы на улице.
— А тебя тут любят! — задумчиво произнёс парень.
— Любили, — с надеждой в голосе произнёс я. — Четыре месяца — это реально много, но эти люди мне жизнь спасли.
Помолчали. Я хромаю на своём костыле, а Саня тащит мои вещи, хотя их у меня всего ничего. Отдельно у него в руках пакет — мне ещё надо с одним человеком попрощаться, который лично ко мне очень хорошо относился.
Вот и проходная. Нас Митрич заметил, ещё когда из больничного корпуса вышли. Стоит, курит, внимательно рассматривает моего носильщика.
— Покидаешь нас? — говорит бывший мент.
— Когда-нибудь это должно было случиться, — философски отвечаю я.
Беру из рук Сани, чёрный пакет.
— Спасибо тебе, Митрич, за всё — говорю я. — Тебе от меня маленький презент.
Тот распахнул пакет, глянул. Хмыкнул себе в усы.
— Откуда в тебе такие знания жизненные, Андрюха? — произносит он задумчиво, а сам уже срисовал и мой прикид, который один раз уже видел, и цепочку толстую у меня на шее, и, конечно, золотой перстенёк на среднем пальце правой руки. Даже наверняка и на дорогущие часы обратил внимание. Да и мой сопровождающий явно не прост, особенно если учесть, что за средство передвижения под задницей, у этого парня.
— Ну, бывай, агент ноль-ноль-семь! — смеётся он. — И осторожней с волыной, а лучше и вовсе от неё избавься, даже если это простой травмат.
Ох, ты ж! А ведь явно не для меня он это говорил — этот спич явно Сане был предназначен. Так и есть, Саня просто кивнул на взгляд деда, и мы пошли к машине.
— Волына Щербатого? — спросил мой нынешний куратор от братвы.
— Да, — односложно ответил я.
— Прав дед, она тебе ни к чему, не стоит ментам давать повод для давления на тебя, — строго произнёс Александр Данилович. — Да и в детдом её тащить не лучшее решение. Она у тебя в сумке для ноута? — уточнил он.
— Да, — ответил я.
