— Ага! — поддерживаю я его, — но не стоит забывать, что ленивым я ничего платить не буду, предупреждаю сразу, а то, и вовсе вышвырнем из команды со всеми сопутствующими последствиями, о которых я перед клятвой всем говорил.
Насупились, но понимают, что я прав. Хотя, конечно, если б не Волк с ребятами и последствия моей драки, случившейся на днях, так бы меня никто не слушался.
Тут встряла Алинка:
— Тебя Наталья вызывает.
На мне скрестились сочувствующие взгляды ребят.
— Просила, чтобы не задерживался, а сразу после завтрака прямиком шел в её кабинет, я провожу. — Говорит она, глядя на Серого.
Против Алинки никто, по ходу, тут в интернате не пляшет. Ты смотри, как этого администратора тут все слушаются, возьму на заметку. Даже весельчак Вован молчит и глаза в сторону увёл, чтобы только на меня не смотреть, а ведь Наталью — директора, тут реально все боятся.
Во, дела!
Я хромаю на костылях, рядом красавица Алинка стройными ножками перебирает. А ты ж смотри, что-то в причёске своей изменила, юбка другая, по ходу, новая вроде, вместо блузки — лёгкий, просвечивающийся батник.
Что-то у меня от таких видов воображение разыгралось. Цепочка на шее появилась, в руках телефон крутит, идя рядом, мило поддерживает беседу.
— С твоим появлением у нас жизнь ключом бить начала, смотрящие за интернатом поменялись, даже дурь местные боятся нести жаждущим. Прежних поставщиков ты перебил, им и биты не помогли, а Волк с ребятами эту забаву не приветствуют. Вчера, под ночь, поймали тут засланца и всю дурь в унитаз спустили. Под утро разборка была. Деловые подъехали, но от Угрюмого на стрелке человек был и такой распиздон вставил идиотам! Всем сказал, чтобы к интернату никто не приближался. Да парни и сами за себя постоять способны. Все разошлись сторонами, ущерб барыги сами, из своего кармана компенсировать будут, это уже не наши проблемы. А тут ещё и твоё пари с Ильёй. Он классный парень, девчонки по нёму просто вянут, но он ни с кем из наших, кроме ребят, не общается. Что сам-то надумал? — меняет она тему разговора.
— Ты по этому дурацкому спору? — уточняю я.
— Ага!
Я улыбаюсь. Ещё одна. То Серёга «ага», да «ага», а тут центровая, других слов для продолжения разговора в своём лексиконе найти не может.
— Не решил ещё, да и мало что от меня уже зависит. Я не в курсе, как мои замечания и требования разрешат. Есть вариант, что и вовсе пошлют наглого пацана.
Весь расклад я, конечно, никому не говорил. Сказал лишь, что деньгами сам выступаю, как частное лицо в ставке, правда, происхождение денег, если они, конечно, будут в ставке за меня, никому объяснять не стал. Меньше знают — лучше спят.
Что-то явно гложет мою подружку.
— Ты чего сегодня такая загадочная и тихая? — спрашиваю я.
Она ещё больше смущается, даже немного покраснела.
— Заметно? — тихим голосом спрашивает она.
— Угу. И причёску поменяла, ещё красивее стала. С чего такие резкие перемены?
Девчонке надо всегда говорить, что она красива, даже если она только что из парной вышла, особенно тогда, когда из одежды на ней, только берёзовый или дубовый веник.
Ваще зарделась!
— Да влюбилась, наверное, — смеётся сама над собой эта необыкновенная девчонка.
Я сам в шоке. Вот же, новые веяния, что ли? Пушкин со своим Онегиным отдыхают!
— Так ты, вроде, не из этих, сама же говорила? — плету я всякую ерунду, сам того не соображая.
Её признание меня явно выбило из колеи. Меня?! Циника и прохвоста?! Я ведь женщин, как перчатки по жизни менял, а тут зацепила…
Постой, постой, она сказала, что влюбилась, но не сказала, что в меня?! Явно, тут Татьяной Лариной от нашего великого русского поэта и не пахнет. Где? Где эти строки?
Я вам пишу чего же боле? Что я могу ещё сказать Теперь я знаю в вашей воле Меня призреньем наказать…Даже дыхание у меня сбилось. Ловлю себя на мысли… Мне что, неприятна сама мысль, что эта пигалица выбрала в качестве объекта воздыхания, не меня?
Меня?
Что случилось? Когда такое могло со мной случиться? Нет, только не это! Эти мыльные страдания телесериалов, мелодрам, точно не для меня. Я же стоик! Я просто ёба… пардон, любимиц женщин, и сам любил их в ответ.
А любил ли я в той, прошлой жизни, хоть кого-нибудь? Кроме себя, конечно. Даже с сыном единокровным никогда не виделся и попыток не делал с ним встретиться за все эти годы.
Что-то мне хреново становится от осознания того, какой же я был, оказывается, редкостной скотиной!
Я сбиваюсь с размеренного шага, забыв переставить свои костыли и, в результате, едва не растянулся на полу, спасибо Алинка поддержала меня под руку, не дав упасть, как в ее глазах, так и на пол.
— И кто этот счастливец? — потом украдкой взглянул на красавицу, оценил и набирающий силу бюст, и юные формы шейки и открытых рук, — или наоборот, несчастный?
Она даже остановилась на мгновение, так её задело моё окончание вопросительной фразы.
— Почему это сразу он должен быть несчастным? — словно «тойота», с ходу, завелась Алинка.
Я же про себя плююсь.
Не хватало ещё устроить первую безобразную семейную ссору, во всяком случае, уладить в постели непонимание между нами, мне точно не судьба, хотя, как знать, как знать?!
— А кто сможет выдержать твой взрывной характер? Ты вот на мой безобидный вопрос так резко и болезненно отреагировала. Убить готова, а пойдут дети…
Алинка как-то сразу сдулась.
— Дурак!
Ну, вот, главное женское оружие в действии. Обидка! И даже железные леди, такие, как моя подруга, не подружка, прошу заметить, а настоящая подруга, именно так я к ней относился, не примешивая чувства в наши отношения, оказывается, подвержены этой заразе.
Идём, молчим. Ещё немного и кабинет директора.
