Несмотря на всю напряженность внешнеполитической обстановки, которую шеф германской разведки ощущал, можно сказать, физически (у него с утра в предчувствии чего-то страшного, непоправимого щемило сердце), и огромного потока информации, которую необходимо было срочно проанализировать, он не мог отказаться от приглашения кайзера.
Небольшая облачность предвещала жаркий и солнечный день, и потому экипаж судна заранее растянул над креслом, больше похожим на трон, парусиновый полог. И вовремя, потому что вскоре на палубу в сопровождении флаг-офицера вышел сам император. Черный адмиральский мундир плотно облегал его полное тело, правая, здоровая, рука в белоснежной лайковой перчатке твердо сжимала цейсовский бинокль, левая, сухая, была заложена за спину. Удобно устроившись в кресле, Вильгельм с явным удовольствием стал наблюдать за гонками. Флаг-офицер, стоя рядом, со знанием дела что-то объяснял ему, указывая на вырвавшиеся вперед яхты.
Заметив стоявшего на самом солнцепеке Николаи, кайзер жестом указал ему место около себя. Флаг-офицер, предвидя интерес подполковника к регате, протянул ему бинокль. Но к его удивлению, тот, вместо того чтобы любоваться легкими и быстроходными судами, спешащими к финишу, начал тщательно и скрупулезно осматривать окрестности, словно там могли затаиться потенциальные враги кайзера и империи. И вскоре нашел их. В виде двух британских дредноутов, которые грозно чернели мористее, в северной части залива. Николаи знал, что среди почетных гостей кайзера на регате присутствовал Первый лорд британского Адмиралтейства Уинстон Черчилль, и потому, не задерживаясь на военных кораблях, перевел бинокль поближе к берегу. Ему на глаза сразу же попали десятки парусных судов и суденышек, которые летели по волнам наперегонки. Напротив Фридрихсортенского маяка яхты делали поворот и устремлялись к финишу, обозначенному оранжевым буем, болтавшимся на волнах между «Гогенцоллерном» и причалом у входа в канал.
Впереди на всех парусах неслись две британские яхты. Это вызвало у кайзера явное недовольство.
– Ферфлюхте хуре! – проворчал он. – Вновь эти несносные англичане хотят отобрать у нас главный приз! – и, негодуя, добавил: – Проклятый лорд, сначала выражал желание быть приглашенным на Кильскую неделю, а теперь хочет увильнуть от встречи со мной. Но, ничего я достану его и на дредноутах, – грозно промолвил он.
Склянки отбили три часа пополудни. Николаи, не обращая внимания на ворчание императора, оторвав взгляд от регаты, продолжал осматривать прибрежную акваторию. Его сразу же заинтересовал паровой катер, который бесстрашно пересек курс приближающихся к финишу яхт и вскоре подошел к выстрелу «Гогенцоллерна». Какой-то офицер, явно генштабист, чтобы привлечь к себе внимание и получить разрешение на швартовку, отчаянно махал над головой руками.
Флаг-офицер сразу же доложил об этом кайзеру и увидел, как тот недовольно шевельнул левой рукой, давая знать, чтобы его оставили в покое.
Но настойчивый офицер, несмотря на полученный отказ в швартовке, начал махать над головой какой-то бумажкой, но видя, что и это не вызывает у приближенных императора особого интереса, он вложил бумагу в свой портсигар и метнул его на палубу прямо к ногам кайзера. Император запоздало дернулся, словно это был фугас. Но флаг-офицер успел закрыть портсигар своим телом.
Николаи, на глазах у которого все это произошло, подошел к морскому офицеру и помог ему подняться, а заодно и поднял злополучный портсигар.
– Какая неслыханная дерзость! – возмутился император и собрался было уже наказать назойливого генштабиста, посмевшего оторвать его от регаты, но Николаи, раскрыв портсигар, вытащил оттуда бланк срочной правительственной телеграммы, на которой было всего лишь несколько слов, которые на долгие годы взорвали европейский мир:
«Три часа тому назад в Сараеве убиты эрцгерцог и его жена».
Шеф германской разведки, несмотря на то что сам только что предупреждал императора о возможном террористическом акте по отношению к эрцгерцогу Францу-Фердинанду, побледнел и, протягивая телеграмму кайзеру, глухо произнес:
– Свершилось…
Прочитав телеграмму, кайзер сначала побледнел, а затем побагровел, но, не теряя самообладания, чуть слышно промолвил:
– Казус белли! – И уже громче, окинув своим проницательным взглядом Николаи, добавил: – Теперь все придется начинать с начала!
2
Июль 1914 года выдался необычно жарким, и Европа, чуть погоревав о трагическом происшествии в Сараеве, теперь самозабвенно нежилась под лучами солнца на морских курортах и на загородных виллах, весело проводила время в парках и ресторанах, выезжала по выходным на природу и отдавала должное синематографу и кафешантанам. Только европейские политики, дипломаты и военные, проявляя невиданный энтузиазм, днем и ночью корпели над новыми мобилизационными планами, потому что прежние не соответствовали настоящим реалиям и в большинстве своем из-за продажности чиновников и результативной работы тайных агентов находились в руках врагов. Довольно заметная суета на Вильгельмштрассе, Кэ д’Орсе, Даунинг-стрит и Певческом мосту вызывала у обывателей лишь недоумение и страх, который постоянно подогревали средства массовой информации. Руководители внешнеполитических ведомств Германии, Франции, Англии и России, не поспевая за слишком часто меняющимся настроением глав государств, лихорадочно обменивались телеграммами с коллегами и своими послами, то ратуя за мир, то резко обостряя отношения между странами.
Германский статс-секретарь по иностранным делам Ягов стал теперь в Потсдамском дворце чуть ли не каждодневным спутником кайзера. С раннего утра, когда император делал гимнастику, Ягов докладывал ему последние политические новости, а во время его прогулки в Тиргартене, чтобы развеселить монарха, рассказывал ему анекдоты о чопорных англичанах, мужиковатых русских и распутных французах. В 11 часов уже с полным правом он представлял доклад по полной форме, с анализом внешнеполитической обстановки и своими предложениями, с которыми кайзер соглашался довольно редко. Но перед тем как уделить должное внимание советам и рекомендациям своего статс-секретаря, он обязательно консультировался с шефом разведки Николаи.
Вот и вначале июля, когда большинство дипломатов и генералов, за исключением военного министра Фалькенгайна, который не верил в победу, всячески подталкивали императора к реализации плана Шлиффена, он вызвал к себе Николаи и с ходу огорошил его вопросом:
– Вы можете сказать мне однозначно: вступит в войну Англия в случае реализации нами плана Шлиффена? Перед запланированным мной Коронным советом, на котором будет принято окончательное решение, я бы хотел выслушать ваше мнение на этот счет.
– Наш лондонский военный агент утверждает, что король Георг V не желает войны…
– Да! Об этом же меня уверяет и Лахновский, – нетерпеливо перебил разведчика кайзер, – я всегда считал, что противоречия между Великобританией, с одной стороны, и Россией и
