Зато Потомакская армия возвращалась из Гаррисберга обратно в Виргинию. Но не просто так. Поскольку в Западной Виргинии если что из сил янки и оставалось, то курам на смех плюс кое-как вооружённое и абсолютно не обстрелянное ополчение, то… В общем, бригады Эрли и Бэртоу, как наименее потрёпанные, двинулись на соединение с теннесийцами Джексона в город Чарлстон. Не тот, который в Южной Каролине! Ох уж эта занимательная американская география, в которой и сам чёрт ногу сломит…
А Борегар с меньшей частью возвращался в Виргинию. И на соединение с отошедшими ранее частями – теми самыми, что вывозили взятые при Геттисберге трофеи и сопровождали немалое количество пленных янки, – и просто на отдых. Задачи, поставленные перед армией, были не просто выполнены, а даже перевыполнены. Требовалось вновь собраться с силами, заново перегруппироваться и… действовать по обстоятельствам. Да, северяне были ослаблены, но сбрасывать их со счетов было нельзя. Раненый враг порой становится куда опаснее, уж мне ли этого не знать.
Ричмонд был уже близко. Очень близко. Еще часа два, может три, и появятся его окраины. Это учитывая тот факт, что та часть «Дикой стаи», которая сопровождала меня и Борегара в столицу Конфедерации, вовсе не желала загонять лошадей. Не очень-то спешили, обычный темп движения, не более того, но и не менее.
Да и у меня было чем заняться, и у Степлтона. Нас встретили. Фил Мак-Грегор и Вайнона Килмер встретили нас с небольшим отрядом в одном из городков в дневном переходе от Ричмонда. Просто так, без особого смысла со стороны Фила и с вполне явным смыслом, что касалось Вайноны. Девушка одновременно и рада была увидеться после долгой разлуки, и спешила высказать всю мою неправоту по поводу оставления её в стороне от столь значимой битвы. Доводы же касаемо её здоровья в то время отметались с ходу. А одновременно меня засыпали десятками вопросов насчёт того, как именно шло сражение, и что особенно важного и интересного она пропустила.
Мак-Грегор тоже был не против узнать о битве при Геттисберге не просто от участника, а от одного из тех, кто видел все явные и тайные составляющие – это максимум, чего можно было желать любителю подобного рода сведений. А Филипп любил их, да ещё как. Вот мы и рассказывали о просчётах янки, о применённых новых тактических ходах, о возникшей перед Конфедерацией стратегической перспективе, вполне способной привести к довольно скорому окончанию войны.
Плестись в середине колонны никому особенно не хотелось, поэтому, прибавив ходу, выдвинулись чуток вперёд. Не вчетвером, конечно, в сопровождении десятка «диких»… И Борегара с адъютантом. Командующему, как я понял, тоже захотелось прогуляться чуть в стороне от основной массы народа. Свои же места, вблизи столицы. Опасаться нечего.
Увлеклись. Да так, что на небольшой конный отряд и внимания особого не обратили. Да и с чего бы? Менее десятка человек, в форме солдат армии Конфедерации, во главе с лейтенантом. Обычное дело, да ещё близ Ричмонда. Конные патрули, они же не просто так, а с целью обеспечения безопасности. Хорошее, дельное начинание, которое как появилось с момента переноса в этот город столицы, так и прижилось. Это в провинции до сих пор обходились теми же добровольными «патрулями», а тут всё на официальной основе.
Соответственно, эти самые всадники спокойно и без каких-либо проблем направились в нашу сторону, что также было естественным. Надо же им было узнать, куда движется крупный отряд войск. Не с целью воспрепятствовать, упаси боги, просто для порядка. В общем, никто и ничего… до поры.
Инстинкт! Пожалуй, меня спас именно он. То самое чутьё, которое появляется у тех людей, которые долгое время рядом со смертью прогуливались и научились чувствовать её леденящее дыхание. Такое умение, оно если к тебе пришло, до конца дней останется, независимо от собственного на то желания. Вот и «стрельнуло» ледяной иглой в сердце и саму душу, как только отряд тот приблизился.
Это уже потом я понял, что именно послужило спусковым крючком для тревоги. Выражения лиц несколько искусственные, те самые, в которых напряжённость и тревога скрываются за ложной приветливостью. И руки слишком близко к револьверам. К чему бы, если они видят своих. Однозначно своих, потому как знамёна «Дикой стаи» штука крайне специфическая, а прикрываться ими… крайне вредно для здоровья, покамест даже мысли такой ни у кого не возникало.
– Враги! Бей!
Крикнув это, я тут же соскочил с лошади, прикрываясь ею от возможных выстрелов и одновременно выдёргивая из кобуры «вулканик». Всё же он мне куда ближе, нежели револьверы со всеми их специфическими особенностями…
И почти сразу загрохотали выстрелы. «Дикие» из десятка непосредственной охраны во главе с О’Рурком стреляли в этих самых крайне подозрительных. Да и мы, то есть собственно «охраняемые лица», тоже не собирались просто ждать. Не тот склад характера, чего уж там. Ну и по нам открыли стрельбу из револьверов. Одновременно, тем самым лишая меня последних сомнений, что перемудрил, что это просто паранойя разыгралась, вынудила отдать приказ на стрельбу по своим. Не-ет, может, у меня и паранойя, но вполне себе оправданная жизненными обстоятельствами. В том числе и теми, которые сейчас по нам стреляют.
Выстрел, выстрел, ещё. И я точно вижу, что моя цель заваливается назад, а конь, молотящий копытами, тоже опрокидывается, погребая под собой уже не всадника, а его тело. Перевожу прицел на… Не на кого переводить. Двое из того странного отряда уносятся, нахлёстывая лошадей, а за ними рвутся четверо из наших охранников. Четверо, потому как трое мертвы, еще один, а именно сержант О’Рурк, грязно и затейливо ругаясь, зажимает рукой рану в боку. Ну а двое остающихся с нами готовы нашпиговать свинцом любую подозрительную личность, оказавшуюся поблизости.
И к нам уже несутся остальные. Быстро несутся, понимая, что произошло то, чего никто и предвидеть толком не мог. Покушение. Самое настоящее, да ещё людьми, переодетыми в форму конфедератов или же настоящими солдатами. Этого пока ещё не понять.
Только вот не удалось покушение. Не удалось? Точно. Я жив и здоров, разве что лошадь поцарапало прошедшей вскользь пулей. Борегар? Более чем в порядке. Белый от злости, лицо искажено в гримасе ярости. Такое он никогда не простит, теперь его ненависть к янки приправлена совсем уж личными мотивами. Вилли? Уголок рта
