– Сегодня проведем демонстрацию на Остров силами подошедшей 3-й мотодивизии. Против центрального укрепрайона сосредоточим весь корпус, кроме 36-й мотодивизии, которая прикроет наш левый фланг от псковской группы большевиков. Завтра одним ударом расколем фронт и выйдем к реке, стараясь захватить плацдарм на правом берегу и одновременно поджидая подход дивизий Манштейна. Затем последует прорыв второй линии обороны, еще только обозначенной противником, и выход наших танковых дивизий на оперативный простор. С возможным продвижением одного из корпусов на Петербург, второго на Новгород. Но этот вопрос лежит в плоскости уже не нашей компетенции. Разработайте, господин полковник, все необходимые решения – вам распланировать детали. Да, вот еще: кто командует русскими войсками на этом направлении?
– Командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор Гловацкий, он принял его четыре дня назад ввиду гибели прежнего командующего. До того командовал 118-й стрелковой дивизией. Генералу подчинены в оперативном отношении 22-й и 1-й механизированный корпуса.
– Удивительное совпадение, и я, и он командуем корпусами с одним номером. Постойте – так это его дивизия дважды нанесла потери нашей 1-й панцер-дивизии?! Неплохо он ее выучил, да и позиции занял с умом, хорошо их подготовил. Чувствую, что на этот раз у большевиков появился опытный генерал, который может принести нам немало хлопот. Ну что ж, тем больше славы от нашей победы. Что еще про него вам известно, Карл?
– Три ордена, один из них монгольский – возможно, воевал в 1939 году с японцами в Монголии. Бывший царский офицер, окончил академию десять лет тому назад – его портрет был опубликован в газетах при назначении генеральских званий. Служит в Красной Армии со дня основания – у него есть соответствующая медаль, а значит, перешел к ним вполне добровольно в Гражданской войне. Пленные говорят о жестокости, будто бы сам стреляет дезертиров и бьет по лицу трусов.
– Это скорее необходимая решительность, нужная любому генералу, Карл. Иногда только такими поступками, пусть суровыми, можно остановить своих отступающих солдат и укрепить оборону. И вполне привычный для большевиков метод. Что еще?
– Еще его видели перевязанным вчера в Острове, в госпитале, будто лично водил в контратаку попытавшиеся отступить подразделения. И якобы он собственноручно зарубил пехотной лопаткой несколько наших солдат в рукопашном бою в траншее. Слух достаточно устойчивый, многие пленные о том говорят и сами видели окровавленные бинты на генерале. Не знаю, что и думать о том, господин генерал.
– Чушь, солдатская молва в любой армии может все переврать. Зачем идти генералу в рукопашную?! Показать собственную личную храбрость? Но важна она для солдата и офицера, командующий не нуждается в подобной демонстрации. Зарубить лопаткой нескольких врагов могут молодые люди, отлично тренированные, отнюдь не пожилой генерал, потерявший с годами прежние навыки и здоровье. Нет, чушь. Хотя… Если он большевик, то мог собственноручно зарубить наших связанных пленных солдат, демонстрируя свою жестокость и преданность режиму. Скорее всего, так оно и было, если о том говорят многие. Я думаю, стоит сообщить в Берлин, в ведомстве доктора Геббельса найдут должное применение этим фактам!
Командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор Гловацкий Псков
– Если дела пойдут так и дальше, то не только мне, но и всем частям придется привыкать к ночному образу жизни. Но оно того стоит, лишь бы выкормыши Геринга по ночам летать не стали!
Гловацкий посмотрел на стоящие на станции эшелоны, все они быстро разгружались – прибывшее пополнение из Ленинграда, обмундированное в гимнастерки и ботинки с обмотками, было ополченцами. Тут находились люди совершенно разные по возрасту, от безусых юнцов, сидевших за партой в институте или школе, до чуть ли не стариков, с седыми бородами, что еще сражались с немцами здесь 23 года тому назад.
Надо отдать должное коменданту – порядок на всех станциях, включая Карамышево на востоке, поддерживался жесточайший. Боеприпасы, оружие, имущество грузилось на автомашины, которые немедленно уезжали по месту дислокации частей. Бойцов тут же строили в колонны, и те, шагая вразнобой, не соблюдая равнение, молча топая, уходили в ночь. Николай Михайлович только хмурился: многие не служили в армии раньше, люди, совершенно не обученные военному делу – их участь горшая, сотни полягут, прежде чем научатся воевать. Раньше, читая книги о войне, он искренне негодовал, что вот так расточительно расходовали ценнейший человеческий потенциал. Но теперь сам, хоть с горечью, понимал – другого выбора просто нет. И учиться воевать они будут на войне, а неумение или незнание оплачиваться кровью, а не двойкой в дневнике.
Единственное, что он сам сможет сделать, правильно их распределить – пожилых, но умеющих солдат еще первой войны с немцами отправить в отдельные пулеметно-стрелковые батальоны держать оборону, там большое здоровье не требуется, а лишь упорство в бою, навыки и жизненный опыт, помноженные на русскую неприхотливую храбрость. Тех, кто помоложе, влить в кадровые дивизии, и если не убьют их в первых атаках, то выучатся. Хорошо, что еще пока есть кому их учить, остались лейтенанты и сержанты, кадровые вояки, они быстро их в должный порядок приведут.
– Товарищ генерал! Начальник Ленинградской школы милиции Сохин! Прибыл в ваше распоряжение со сводным батальоном школы! В строю 327 курсантов, 46 человек младшего начсостава и 72 командно-начальствующего состава! Отставших, заболевших и раненых нет!
Странный рапорт, услышав его, Гловацкий внимательно посмотрел на милиционера в черной униформе, с орденом Красного Знамени на груди и синим околышем на фуражке. На такого же цвета петлицах по одинокому ромбу. Лицо крестьянское, грубое, голос хриплый – одень его в телогрейку, вылитый мужик из российской глубинки, и фамилия у него подходящая, как раз под такой образ. Но вот звание большое – бригадному комиссару в армии соответствует или майору госбезопастности в НКВД. Так как прикажете обращаться – милиционеру ни то, ни другое не подходит, это он знал. Может, какой-нибудь оперативный сотрудник 12-го разряда, читал вроде про такое. В романе одного писателя говорилось, что в 1943 году при переходной аттестации многие из милиционеров, кто по два-три генеральских ромба в петлицах носил, в подполковники переводили или в лучшем случае в полковники, но никак не в генералы. Подумав, он решил не заморачиваться, а пустить в оборот звание, что уже почти не употреблялось, и немногие, кто еще носил по ромбу в петлицах, были вернувшимися
