Трудно командовать моторизованным корпусом, невозможно на одном и том же месте находиться хотя бы в течение дня. Важно не только руководить стремительными бросками танков и мотопехоты по радиостанции или телефону, но и быть непосредственно в частях, чтобы следить за быстро изменяющейся обстановкой и принимать нужные решения на ходу. Тогда не будет запаздывания с командами, в бою не то что час, каждая минута дорога, потому что все ошибки оплачиваются драгоценными жизнями германских солдат. А дорога до Петербурга длинна, чтобы на каждом километре ставить крепкие березовые кресты над земельными холмиками и вешать на них сверху стальные каски.
Хотелось спать, выехали очень рано, сразу после полуночи, но генерал крепился. Да и как уснешь в машине, если ту бросает из стороны в сторону, как пьяного русского мужика. Проклятое бездорожье, вот так можно назвать эти варварские дороги. И мысленно посочувствовал водителю: тот, тоже не спавший толком, вел машину осторожно, в тумане был еле виден красный огонек впереди идущей машины. Штабная колонна часто тормозила из-за попавших в грязевой (это в летнюю то жару!) плен грузовиков, которые тут же старались вытолкать. Вот так и ползли в тумане – четверть часа едем, пять минут стоим, и не видно ни зги!
Ничего не поделаешь, болотистая местность вдоль реки, хорошо хоть, что по мере продвижения к Острову остановок становилось все меньше, реже мотало автомобиль на рытвинах и ямках и серая мгла потихоньку рассеивалась. Хотя контуры идущей впереди машины нельзя было еще рассмотреть, но огонек ее становился отчетливей. Светает, и очень скоро взойдет солнце, ночь, пусть и не совсем темная в этих местах, уйдет окончательно и бесповоротно.
Генерал тяжело вздохнул – он прямо рвался душою вперед, там его 3-я моторизованная дивизия, вместе с 8-й танковой у него будет крепкий кулак, способный с ходу расшибить большевицкую оборону. Коллега Рейнгардт непозволительно долго застрял на одном месте и, несмотря на свой снобизм, стал взывать о помощи. Лучше уж сражаться с неприятелем, чем с природой и дорогами. Но требуется хоть немного поспать, полчаса вполне хватит для отдыха – день, чувствуется, будет тяжелым. И командир 56-го корпуса Эрих фон Манштейн прикрыл глаза, стараясь поудобнее устроиться на широком сиденье. И незаметно для себя задремал…
– Черт побери! Свиное дерьмо! Нагель, тормози!
Машина резко остановилась – генерала бросило на спинку переднего сиденья, и он проснулся от сильного удара грудью. Манштейн захотел хорошенько отругать адъютанта и водителя, и, открыв глаза, он онемел от ужаса, все слова застряли в глотке, кроме одного.
– Проклятье!
Машина, за которой они шли, стояла посреди дороги, что петляла по порядком заболоченному, но довольно широкому лугу. Здесь серый туман стремительно поредел прямо на глазах, его хорошенько растрепало своими первыми лучами всходившее с правой стороны солнце.
На дороге застыл русский трехосный броневик, башня была повернута назад, ствол пушки, как показалось Манштейну, смотрел прямо на него. И тут же выплеснул длинный язык пламени, от грохота лопнуло трещинами лобовое стекло. И следом еще выстрел, затем третий – казалось, что пушка автоматическая, настколько спешно русские стреляли.
Генерал не успел зажмурить глаза, даже пошевелиться, мгновенно все произошло. Сзади загрохотали взрывы – Манштейн понял, что БА‑10 бьет по штабной колонне, снаряды прошивают автомобили и рвутся в них.
– На пригорке…
Сдавленный шепот севшего голосом Нагеля заставил генерала поднять глаза – впереди русского броневика стояли четыре грузовика, с дощатыми бортами и фанерными кабинами, с них спрыгивали солдаты в выгоревшем обмундировании и советских касках и начали стрелять из всего, что у них было в руках – ручных пулеметов, винтовок, автоматов. А еще чуть дальше стоял еще один русский броневик, с надетыми на задние колеса гусеницами – Манштейн машинально это отметил. Его башня посылала снаряды в машины на пригорке, те почему-то не съезжали вниз, став прекрасной мишенью для красных танкистов.
– Падайте на землю, господин генерал! Наружу…
Обер-лейтенант Шпехт схватил свой МР‑38 и отбросил дверцу ногой. Могло показаться, что прошло много времени, чуть ли не десять минут с начала выстрелов, но Эрих фон Манштейн тоже был когда-то лейтенантом и прекрасно знал, что такие стычки скоротечны – полминуты не прошло с момента торможения, до того как «Пепо» резанул очередью по большевикам. Только одной-единственной…
– Ах!
На башне броневика запульсировал огонек пулемета – очередь пришла прямо в голову лихому адъютанту. Та лопнула перезревшим арбузом, мякоть алого цвета заляпала уцелевшее стекло правой дверцы от генерала. И тут же разлетелось брызгами лобовое стекло, целиком окатив генерала блестящими осколками, а вот смертоносный свинец прошелся по несчастному водителю. Нагель успел только вскрикнуть, но свой долг выполнил до конца, приняв своим телом пули, что должны были поразить его генерала.
– Проклятье!
Манштейн пришел в себя, рукавом мундира отер кровь, что начала заливать ему глаза – лоб буквально горел от порезов. Ударом ладони вышиб дверь слева и выпал наружу.
– Черт побери!
Нога крепко застряла между передними сиденьями, как он ни рвал ее, не выходила из капкана. К нему бежали русские солдаты – с ожесточенными лицами, разгоряченные боем. И стреляли, беспрерывно стреляли из винтовок. И только тут Манштейн разглядел, что держат они не старые, еще царские «трехлинейки», а новейшие самозарядные – точно такие его солдаты взяли трофеями на границе и не стали сдавать. Наоборот, избавились от добрых германских Маузеров 98К, русские самозарядки встретили восторженно, у них прекрасный бой и отличная скорострельность.
– Живьем брать!
Кто-то из русских крикнул приказ, Манштейн его понял: «Нет, только не плен, они измордуют меня, а потом отправят в Сибирь в клетке, как зверя в цирке, для показа!»
– Проклятье!
Рука, сама рванувшаяся к Парабеллуму, не нащупала кобуру. Генерал с ужасом вспомнил, что во время поездки снял ремень и положил его рядом на сиденье – пистолет остался в машине. Он отчаянно извернулся – от рывка колено захрустело и взорвалось острой болью. Но пальцы ухватили ремень, и Манштейн рванул его на себя изо всех сил. Тяжелая кобура угодила прямо в лоб, от удара он снова принял лежачее положение, ничего не видя сквозь кровавую пелену, заливавшую глаза.
– А-а…
Пальцы придавило, и очень больно. Кто-то наступил на них сапогом, и сверху донесся свирепый голос торжествующего варвара, предназначение которого быть рабом у германских господ.
– Не балуй, ваше тевтонское благородие! Ишь ты, стреляться задумал! Нет уж, ты нам все перед тем расскажешь, морда!
– Взял, старшина?
– А как же, товарищ капитан, целехонек офицерик!
Чьи-то пальцы уцепили Манштейна за воротник и рывком подняли
