– Валентин Петрович, я хотел бы поговорить начистоту.
Вологдин удивленно огляделся, помедлив, кивнул, будто не понимая:
– Слушаю? Вы все о том же? О пожаре?
– Нет, не о пожаре.
– Простите, о чем же? По-моему, вряд ли у нас могут быть другие темы. Или я ошибаюсь?
– Валентин Петрович, если вам не трудно, расскажите о вашем высокочастотном генераторе.
– О чем?
– О высокочастотном генераторе. Ради бога, простите, но вынужден добавить: том самом, который сгорел. И существование которого вы пытались скрыть от меня – вместе с Василием Васильевичем Субботиным.
Некоторое время Вологдин смотрел на Пластова, будто не понимая, о чем тот говорит. Неожиданно лицо инженера потемнело, он сказал тихо и как-то по-особому убежденно:
– Милостивый государь, какое вам дело до моего высокочастотного генератора? Не трогайте этого. Не нужно.
В тишине маятник отсчитывал время; казалось, оба они сейчас заняты только тем, что внимательно слушают тиканье часов. Наконец Вологдин сказал устало:
– Ради бога, простите. Я просто не выдержал. Я не могу больше, понимаете, – не могу.
В полной тишине встал, подошел к окну. Тронул один из чертежей, спросил глухо:
– Знаете, сколько вариантов проекта я сделал?
– Сколько?
Вологдин долго стоял молча, будто пытаясь вспомнить.
– Свыше ста. Я чертил ночами, переделывал, откладывал – и чертил снова. Засыпал – и опять вскакивал, если что-то приходило в голову. Ведь все приходило не сразу… Совмещенный корпус… Гибкий вал… Шелковая изоляция… Поймите… – Вологдин повернулся, его глубоко запавшие глаза мучительно сощурились. – Поймите, последние месяцы, когда я наконец приблизился к окончательному решению, во мне вдруг все перевернулось. Все, вы понимаете? Вы должны это понять, я вижу, должны понять. Наконец-то я поверил в себя. Я стал другим человеком, совсем другим. Все вокруг ожило. Я создал этот генератор. Не знаю, что это было, наитие, озарение, что-то другое, но я его создал! Создал. Он стоял на испытательном стенде. Стоял – живой, теплый, без единого изъяна, понимаете? Несколько дней я вообще не подпускал к нему никого. И сам его не трогал – только смотрел! Вы понимаете это?
– Понимаю, – сказал Пластов.
Инженер выпрямился, вздохнул:
– Ну вот. А потом я уехал – не надолго, всего на четыре дня. Я хотел остыть, так бывает. Чтобы потом вернуться к тому, что я создал. Но когда вернулся, ничего уже не было. Ничего. Все сгорело. Генератор, которому было столько отдано, превратился в груду железа. – Рассеянно потрогал бумаги, улыбнулся через силу: – Впрочем, простите. Может быть, вы чего-то хотите? Чаю? У меня есть чай. Правда, я заварю?
– Нет, нет, Валентин Петрович. Спасибо.
– Н-ну. Пожалуйста. – Инженер пожал плечами, подошел к барометру. – Как хотите. А то. – Задумался. – Пустота. Понимаете, теперь внутри, во мне, осталась только пустота. Я пустой, совсем пустой, понимаете? Если бы еще был завод. Я постарался бы пересилить себя… Попробовал бы что-то сделать… И… Не знаю, загадывать трудно, но, если бы повезло, может быть, я бы его восстановил.
– Генератор?
– Да, генератор, хотя. Все уже не то. Нет уже того порыва. Но, повторяю, я постарался бы себя пересилить. Но теперь ведь нет и завода, так что – бессмысленно. Все. – Повернулся. – Собственно, Арсений Дмитриевич, наверное, бессмысленно и то, что я вам это говорю?
Пластов вдруг поймал себя на мысли, что нарочно медлит, подбирая точные слова.
– Все это далеко не бессмысленно. Пропажа вашего генератора и стоящая передо мной цель. Передо мной, как адвокатом, эти два предмета могут быть связаны.
– Не понимаю.
– Простите, ведь вы заинтересованы, чтобы Глебов получил страховку?
– Н-ну. В общем, конечно. Если Глебов ее получит. Я с ним не говорил на эту тему. Но не исключено, что он купит новый завод.
– Ну да. И вы сможете снова заняться. своим генератором?
– Не знаю. Что об этом говорить. Во-первых, глупо только говорить. Во-вторых, признаюсь, сейчас просто не хочется. Я всегда сторонился нечистоплотности в делах. А это, по-моему, как раз весьма сомнительная история.
– Подождите, Валентин Петрович. Может быть, вы и правы. Но. Вы сказали, что когда-то не верили, сможете ли что-то сделать в науке. Но ведь я тоже, когда взялся защищать интересы Глебова, не верил, что смогу чего-то добиться. Я и сейчас в это не верю. Но ваш генератор. Понимаете, когда к плохо налаженной противопожарной охране добавляются улики вроде сторожа и нефти, о чем мы уже говорили. то надежды, что страховка будет выплачена, почти нет. Но генератор. Простите, генератор меняет дело. Существенно меняет.
– Не понимаю, при чем тут мой генератор?
– При том, что он… вернее, его пропажа, может стать очень веским доводом. Веским – в нашу пользу. На суде. Кстати, хоть что-то от этого генератора сохранилось? Он ведь сгорел не до конца?
– Практически сохранились лишь останки и обгоревший кожух.
– Говорю это к тому, что очень неплохо было бы представить эти самые останки в суд как вещественные улики. Понимаете, одно дело – объяснять судьям что-то на словах и совсем другое – показать. Он большой?
– Около метра в длину. В высоту – сантиметров семьдесят.
– Отлично. Простите, может быть, это звучит бестактно, но наверняка вид обгоревшего прибора будет эффектен. Все-таки – где они, эти останки?
– Честное слово, мне неприятно обо всем этом говорить.
– Понимаю, Валентин Петрович, очень хорошо понимаю. Еще раз простите, но так уж получается, что сейчас наши интересы противоположны. Они что, эти останки, на заводе? На этом. стенде?
– Видите ли, я приехал в Петербург во вторник, когда все было кончено. Но. Субботин, успевший к месту пожара одним из первых, как только все потушили, сразу кинулся к испытательному стенду. И. несмотря на то что от генератора остались обломки, тут же перевез все, что осталось, к себе.
– Куда именно «к себе»? Домой?
– Он поместил станину и кожух во дворе, в сарае. Объяснил, что не мог мириться с пропажей. Я его отлично понимаю – Василий Васильевич хотел сохранить хоть что-то. Хотя. Ясно, что обгоревший кожух не представляет никакой ценности.
– Это очень хорошо. Извините еще раз, Валентин Петрович, но других слов у меня пока просто нет. Экспонат для суда прекрасный. А. Что, собственно, представлял собой этот генератор? Откуда возникла сама его идея?
– Изготовить генератор попросило Морское ведомство.
– Он что, был им нужен?
– Был, и очень, но… это долгий, трудный, а главное – очень специальный разговор. Может быть, ограничимся моим первым ответом?
– Можем ограничиться, и все-таки – вкратце?
– Хорошо, попробую вкратце. Об изобретении радио Александром Степановичем Поповым вы, конечно, знаете?
– Безусловно.
– Поясню: открытый Поповым принцип радиосвязи прежде всего был использован для нужд военноморского флота. Так вот, одно время радио выполняло нужную
