— Я поеду на редакционном микроавтобусе. Белый «Фольксваген» с московским номером.
— Мне известно, на чем ты ездишь. Знаю номер. Запомни главное! Никто не должен знать о предстоящем свидании. Это вопрос безопасности моего джамаата, — резко проговорил Латиф.
Его информированность в таких мелочах, как номер машины, не особенно удивила Шабката. Тот понимал, что в селе у брата должен быть свой человек, который все ему докладывает. Даже тележурналист, далекий от всех подобных дел, никогда не служивший в армии, понимал, что иначе банде в горах не выжить.
— Можешь не сомневаться, Латиф. Ты же мой единственный брат. — Произнося эти слова, Шабкат опять чувствовал себя предателем.
Это было неприятное ощущение, больно бьющее по мужскому самолюбию. Но когда выбор встал между двоюродным братом и дедом, он однозначно и без сомнений занял сторону Абдул-Азиза. Тем можно было только гордиться, а Латифа стоило стыдиться.
— Вопросы!.. — напомнил тот.
Шабкат вытащил из кармана листы, распечатанные утром, и продиктовал брату вопросы. Это продолжалось долго. Латиф, похоже, записывал.
— Хорошо. Я подготовлюсь к разговору, — сказал он. — Только сразу хочу предупредить, что на большинство твоих вопросов отвечать не буду. Просто из соображений безопасности своего джамаата и людей, которые мне доверились. Кстати, о безопасности. Твой оператор, надеюсь, еще не в курсе наших дел? Я про встречу говорю.
— Как ты и просил, он узнает о том, куда мы едем, только по пути, — ответил Шабкат и посмотрел на оператора, сидящего рядом.
Тот не знал аварского языка, на котором разговаривали братья, и скучно позевывал. Он даже ни разу не заглянул в список вопросов, которые Шабкат переводил на аварский, хотя набраны они были на русском языке.
Оператор Анатолий был старинным другом Шабката Мухаметдинова. Они начинали работать на телевидении примерно в одно время, были добрыми приятелями. Его взгляд на странички, которые Шабкат держал перед собой, на руле микроавтобуса, не выглядел бы бестактным. Между настоящими друзьями такое вполне допустимо.
— Ты со своего телефона звонишь? Номер можно использовать, если понадобишься? Или с чужого? — спросил Шабкат.
Латиф молчал примерно минуту, потом сказал еще более сдержанно и сухо, чем говорил раньше:
— Это не важно, чей телефон. Мне лучше не звонить. Запомни это. Только в самом крайнем случае. Лучше вообще забудь этот номер, сотри его из памяти аппарата. Просто удали, да и все. Чтобы никогда соблазна не возникало. Мало ли в чьи руки может попасть твой мобильник. Телефонный код Саудовской Аравии сразу привлечет ненужное внимание. А если его увидят менты, то это сразу вызовет у них подозрение. И падет оно в первую очередь на тебя. Ты получишь серьезные неприятности типа запрета на выезд за границу, недоверия со стороны начальства и пристального внимания к твоей особе со стороны ФСБ. Тебе, я думаю, все это не слишком интересно.
— Не переживай. Телефон я никому не доверяю. Он у меня уже шесть лет. А я сам не буду тебе надоедать. И дед не станет. Ты же знаешь его. Он долгих и частых разговоров не любит, тем более телефонных. А номер я оставлю. Вдруг сгодится. Дед уже старый. С ним всякое может случиться, а он не за себя, а за тебя волнуется.
На этом разговор и прекратился. Первым отключил связь младший брат. Латиф, как и их дед Абдул-Азиз, не любил долгих телефонных разговоров.
Впрочем, как помнил Шабкат, он вообще подолгу не разговаривал с людьми даже с глазу на глаз. Тоже как дед. Латиф предпочитал несуетливую конкретику. Если есть что сказать, он проговорит и собеседника выслушает, но не более. Это качество характера было одним из немногих, которые перешли к внуку по наследству от деда.
Сам же Шабкат в силу профессиональной привычки умел разговаривать подолгу, даже если беседа шла совершенно ни о чем. Иногда ему приходилось говорить одно, а думать при этом совсем иначе.
Под вечер Шабкат предупредил оператора Анатолия:
— Через полчаса выезжаем в горы. Будем пейзажи снимать. Общие планы нам понадобятся при монтаже. Возьми несколько карт памяти. Много снимем. С прицелом на будущие фильмы и для редакционного архива. Выезжаем ровно в десять. Будь готов.
Впрочем, собраться Анатолий мог и за пять секунд. Он всегда был легким на подъем и никогда не заставлял себя ждать.
Выехали они с непривычной для журналистов пунктуальностью, ровно в десять, минута в минуту, хоть часы сверяй. За рулем, как обычно, сидел сам Шабкат. Он всегда чувствовал какое-то легкое беспокойство, если машину вел кто-то другой, и предпочитал сам крутить баранку.
Никто против этого не возражал, поскольку Шабкат и в самом деле был отличным водителем. Он будто чувствовал машину во время движения, сам являлся ее составной частью.
Сразу после выезда из села дорога резко полезла в гору, на ближайший перевал, самый невысокий в этой местности, естественно, не напрямую, а через серпантин, вьющийся среди крупных скал. Когда дорогу строили, часть скал взорвали и громадные каменные глыбы скатились вниз. Те из них, которые мешали дальше прокладывать дорогу, были взорваны еще раз, раздроблены на щебень, который в дорожном строительстве всегда в ходу, или же сброшены дальше и ниже.
В те времена Шабката еще не было на свете. Он родился позже, но помнил разговоры о том, как грохотали при строительстве взрывы. Случалось, что осколки камней долетали до ближайших дворов села. Даже довольно крупные.
В одном дворе такой вот массивный камушек проломил крышу сарая и сломал рог козе. Крышу восстановили дорожные рабочие, а коза, как люди говорили, была старая и дожила свой век без одного рога.
Шабкат это все вспомнил и даже рассказал эту историю Анатолию. Они вместе посмеялись и слегка удивились тому обстоятельству, что дорожные рабочие добровольно отремонтировали крышу сарая, проломленную камнем.
— Сейчас такое дело даже через суд нельзя было бы решить, — заявил Анатолий. — Там сказали бы,
