При мне капитан Колбасников к соседке еще не ходил. Но пойти должен был обязательно. Он получил все подробные данные о звонке с вызовом оперативной бригады. И потому мне пришлось еще подниматься в уголовный розыск, чтобы навестить Колбасникова.
На лестничной площадке, когда я подошел к дверям на этаж, навстречу мне попался старший лейтенант Юровских. Оперативно-разыскной отдел располагается на одном этаже с уголовным розыском, только в другом крыле. Видимо, старший лейтенант ходил к себе в кабинет, хотя официально он в связи с похоронами, которые должны были состояться сегодня, ушел, видимо, в краткосрочный отпуск.
Старший лейтенант поздоровался со мной, как с уважаемым знакомым. Я этому не удивился и ответил тем же. Весь отдел криминальной полиции меня знает. А я этот отдел знаю только в лицо. Мысленно я уже просчитал время. По идее после похорон Юровских успевал приехать в свой двор, совершить убийство, а потом отправиться в арендованное кафе на поминки. Но это, согласно моему временному графику, получалось только в том случае, если патологоанатом Василий Васильевич ошибается и мне звонила в самом деле Лидия Владимировна Мальцева. Если Василий Васильевич прав, то Юровских в момент убийства находился на кладбище. Обычно тело опускают в могилу в промежуток между половиной второго и двумя часами.
Задавать вопросы старшему лейтенанту я не стал. Во-первых, для этого существует капитан Колбасников и следователь следственного управления Следственного комитета, который ведет дело параллельно. Во-вторых, лестничная площадка – вообще плохое место для допроса: здесь постоянно кто-то мелькает. В-третьих, мне никто не поручал вести это расследование. В-четвертых, я просто по-человечески сочувствовал старшему лейтенанту Юровских, на которого сразу обрушилось столько бед. В дополнение его мать лежала в тяжелом состоянии и жила, как говорили, на одних лекарствах.
И внешне сам Виктор вызывал у меня симпатию. Он был человеком, которого даже подозревать не хотелось, поскольку он еще не приобрел характерного ментовского самодовольного взгляда и выглядел вполне приличным человеком, особенно в гражданской одежде, в которой сейчас и был. Мне парни с такими лицами всегда симпатичны. И потому, обменявшись несколькими короткими приветственными фразами, мы разошлись. Но вот мимо кабинета капитана Сани я пройти не смог. Постучал и вошел.
Радимова сидела за компьютером и училась печатать всеми пальцами по методичке, которую я ей принес из шифровального отделения разведуправления округа. Я верил, что при ее упрямстве и упорстве методичка может оказаться полезной и капитан Саня не будет тратить целые ночи на набор документов. Ночью спать полагается. Независимо от того, с кем – с котом Шлягером или с открытой форточкой.
– Как дела? – спросил я.
– Домой идти думаю. Ты ко мне?
– К Колбасникову.
– Тебя подождать?
– Не надо. Я неизвестно насколько еще задержусь.
– Тренировка не отменяется?
– Нет. Но на всякий случай позвони перед выходом… Вдруг задержусь…
Я аккуратно закрыл дверь и двинулся дальше по коридору. Кабинет Колбасникова располагался через два кабинета от апартаментов капитана Сани. От Колбасникова доносились звуки гитары и женский голос. Похоже на праздник. Я постучал, услышал приглашение и вошел.
Никакого праздника не было. Капитан сидел за компьютером. Стандартная клавиатура лежала отдельно на рабочем столе, а перед Колбасниковым располагалась клавиатура мультимедийная, со встроенными колонками и еще какими-то прибамбасами. Видимо, из дома принес или купил.
В дисковод компьютера был вставлен диск. Играла гитара, под которую женский голос пел о том, что пришла весна и люди, как каждую весну, ждут перемен. Судя по виду, Колбасников был настроен на лирический лад. Глядя в мои прозаически скучные глаза, он спросил:
– Скажи мне, капитан частного сыска, ты чего весной ждешь?
Мы с ним, вообще-то, на брудершафт не пили, но капитан старательно желал разговаривать со мной на «ты». Это не армейская, это ментовская привычка. Но мне приходилось под нее подстраиваться, поскольку я вынужден был постоянно сотрудничать именно с ментами.
– Весной?
– Весной. Каждую весну…
– Естественно, лета…
– А летом?
– Осени.
– Ну, а осенью?
– Не весны же… Зимы, естественно. А зимой снова весны. И так далее, по порядку. Заново не начинать? Поймешь? Если желаешь, могу написать и даже подписаться.
– Пойму. Меня в детстве сообразительным считали. Иногда и сейчас еще что-то соображаю. Ты по делу или как?
– Я не пью, потому «или как» не захожу ни к кому. Ты развлекаешься? Тогда слегка помешаю, если не возражаешь.
– Я на работе не развлекаюсь. Пытаюсь понять, что за человек была убитая.
– Каким образом?
– Она же пела. И даже диски записывала. Самодеятельно, правда, тем не менее. На свои слова пела песни. Вот слушаю… – Он протянул мне пластмассовую коробку из-под компакт-диска с выведенной, видимо, на фотопринтере этикеткой, с которой смотрела Лидия Мальцева.
– Это она поет? – спросил я, кивнув на компьютер.
– Она.
Это был совсем не тот голос, который мне звонил и приглашал спасти от топора убийцы. О чем я сразу же сообщил Колбасникову. Он не удивился.
– Да. Уже есть заключение судмедэкспертизы о времени смерти. За два часа до нашего прихода. Но сам звонок, мне сдается, должен нас насторожить. Что-то с ним не совсем понятно. Ты номер не записал?
– У меня в кабинете телефон без определителя. Запроси телефонную станцию. Когда речь идет об убийстве, суд, думаю, без уговоров даст санкцию на биллинг. Но я не за тем пришел. Ты к соседке ходил? Которая позвонила «02»?
Колбасников скривился.
– Ходил. Сумбурная женщина, слова мне сказать не давала, раз за разом одно и то же пересказывала. Но
