В связи с этими решениями начались серьезные дебаты:
а) Усредненный уровень нейробиологической и поведенческой зрелости подростков совершенно не гарантирует, что конкретный подросток не достиг взрослого уровня ответственности на момент совершения преступления, а следовательно, его нельзя обвинять по всей строгости закона. Отсюда также вытекает абсурдная мысль, что в 18-й день рождения у подростка вдруг чудесным образом мозги подтягиваются до взрослого состояния, обеспечивая требуемый уровень самоконтроля. Обычно на такое отвечают, что да, это и впрямь странновато, но закон часто ориентируется на усредненные параметры групп с произвольными возрастными границами (например, довольно условен возраст, с которого разрешено голосовать, водить машину, употреблять алкоголь). Такова реальность – мы не можем тестировать каждого подростка каждый год, месяц или час только для определения того, достаточно ли он сознателен, чтобы, например, отправляться на выборы. Но когда дело доходит до убийств в подростковом возрасте, то проводить такие тесты, право, стоит.
б) Другие критики акцентируют внимание не на том, дозрели ли 17-летние до взрослого уровня, а созрел ли их мозг до необходимого уровня. По словам члена Верховного суда Сандры Дэй О’Коннор – несогласной с решением по делу «Роупер против Симмонса», – «тот факт, что молодые люди в меньшей степени заслуживают наказания, чем взрослые, еще не означает, что 17-летний убийца не заслуживает его в достаточной степени, чтобы быть приговоренным к смертной казни» (курсив О’Коннор). Ей вторит и другой несогласный, недавно скончавшийся Антонин Скалия: «Абсурдно думать, что человеку нужно набраться определенной зрелости, чтобы аккуратно водить машину, или с ответственностью употреблять алкоголь, или обдуманно голосовать, или осознавать, что убийство другого человека – это тяжелейшее злодеяние»{917}.
И О’Коннор, и Скалия, и все остальные участники дискуссии соглашаются, что свобода воли имеет некую возрастную границу – у каждого из нас гомункулус не сразу стал сильным и умным, как взрослый{918}. Может быть, он был еще маленьким и не дотягивался до пульта управления; может быть, он то и дело отвлекался на ужасные прыщи на лбу. И это нужно помнить и учитывать, когда выносится судебное решение. Весь вопрос здесь в том (подобно делу свиньи с поросятами), в какой момент гомункулус становится достаточно взрослым.
Масштаб и природа повреждений мозга
Каждый, кому приходилось сталкиваться с проблемой ограниченной свободы воли, понимает, что если речь идет о субъекте с серьезными повреждениями мозга, то о криминальной ответственности можно даже не заикаться. Это признает даже Стивен Морс из Пенсильванского университета, один самых ярых противников использования нейробиологии в зале суда (об этом ниже). Он пишет: «Предположим, мы умеем доказывать, что у таких людей высшие центры принятия решений отключились. И если люди не могут из-за этого контролировать эпизоды иррационального поведения, то для определения уголовной ответственности за преступления данное обстоятельство требуется принять во внимание»{919}. С точки зрения Морса, если серьезно страдает способность к рассуждению, то ограничивающий свободу воли биологический фактор становится более важным.
Следовательно, если у человека разрушена лобная кора, то он попросту перестает отвечать за свои действия, т. к., когда нужно принимать решение, он не способен мыслить рационально{920}. Это ясно, но проблема возникает в тот момент, когда представлен весь континуум состояний: что там с ответственностью, если повреждено 99 % лобной коры? А если 98 %? Данный вопрос – чрезвычайной важности, потому что значительная часть осужденных на смертную казнь имеет в анамнезе повреждения лобной коры, и хуже всего, если повреждения произошли в раннем детстве.
Так или иначе, где бы ни проводилась эта количественная граница, сторонники ограниченной свободы воли соглашаются, что серьезные повреждения мозга дезориентируют гомункулуса, а с небольшими он вполне справляется.
Ответственность на уровне мозга и на уровне общества
Известный ученый Майкл Газзанига, аксакал нейробиологии, один из ведущих специалистов в нашей области, предложил весьма неожиданный поворот сюжета: «Свободы воли нет, это иллюзия, но мы все равно отвечаем за свои поступки». Данную мысль он развил в своей смелой книге «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии» (Who’s in Charge? Free Will and the Science of the Brain)[484]. Газзанига, безоговорочно принимая материальную природу мозга, находит место и для ответственности. «Ответственность существует на другом уровне организации: социальном, а не на уровне нашего мозга, полностью детерминированного». На мой взгляд, он в действительности имеет в виду вот что: «Свобода воли – это иллюзия, но в целях практических мы будем считать вас ответственными за свои поступки». Или же он предлагает того же гомункулуса, но существующего лишь на уровне социума. Обсуждая на страницах книги эту вторую возможность, он показывает, сколь полно и окончательно наш социальный мир является продуктом нашего насквозь материалистичного мозга – настолько же, насколько и любой двигательный акт[485]{921}.
Принятие решений на шкале времени
А вот и другая трещина в укреплениях ограниченной свободы воли: эта свобода воли выражается во взвешенных и медленных решениях, в то время как биологические факторы могут отодвинуть ее на второй план в случае молниеносных и импульсивных решений. Иными словами, гомункулус не всегда сидит в своем бункере за пультом в полной боевой готовности, порой он отворачивается, чтобы взять что-нибудь пожевать, к примеру. Или, если что-то интересное отвлекает его внимание, нейроны тут же возбуждаются и заставляют мышцы сокращаться – и вот, поведенческий акт совершен, а наш гомункулус просто не успел дотянуться до большой красной кнопки на пульте управления.
Проблема красной кнопки, на которую нужно вовремя нажать, пересекается с проблемой созревания подросткового мозга. Так, ряд критиков решения по делу «Роупер против Симмонса», в том числе и О’Коннор, отмечали здесь видимое противоречие. Американская психологическая ассоциация (АПА) дала следующее заключение: мозг у подростков настолько не развит по сравнению со взрослым, что обычные (взрослые) стандарты уголовных наказаний за преступления к ним неприменимы. При этом несколькими годами ранее та же ассоциация указала (по другому, понятно, поводу), что мозг подростков достаточно зрелый, чтобы они сами, без родителей, могли решать, оставлять ребенка или делать аборт.
Ясно, что АПА ориентировалась по ситуации, виртуозно двигаясь по тонкому идеологическому льду, как отмечала О’Коннор. В итоге член АПА Лоуренс Стейнберг, чьи работы по развитию мозга мы всесторонне обсуждали в главе 7, предложил логичное заключение по делу «Роупер против Симмонса»{922}. Чтобы решить, делать аборт или нет, требуется учесть нравственные, социальные и межличностные стороны дела, и принятие решения занимает от пары-тройки дней до нескольких недель. А импульсивное решение стрелять или не стрелять принимается за доли секунды. Незрелость
