Контраст между двумя типами культур разительный. В культурах индивидуализма люди больше стремятся к незаурядности и личным достижениям, в речи они чаще употребляют местоимения первого лица, себя определяют в выражениях личного характера («я строитель»), а не социального («я родитель»); свой успех объясняют собственными качествами («я хорошо умею Х»), а не обстоятельствами («мне просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время»). Прошлое с большой долей вероятности запоминается по ключевым событиям («это было тем летом, когда я научился плавать»), а не значимыми социальными связями («это было тем летом, когда мы подружились»). Мотивацию и удовлетворение получают от собственных вложенных усилий, а не от усилий всей группы (что отражает природу американского индивидуализма – он скорее «антисотруднический», нежели нонконформистский). Соперничество побуждает обгонять, быть впереди всех. Если попросить американца нарисовать т. н. социограмму (диаграмму социальных связей) – т. е. такую картинку, где нужно обозначить кружочками самого человека и его друзей, а потом соединить эти кружочки линиями связей, – то он, вероятнее всего, расположит кружок «Я» в середине листа и нарисует его крупнее остальных{472}.
По контрасту коллективистам свойственно более глубокое социальное осмысление; в некоторых работах высказывается мнение, что коллективисты лучше решают задачи, связанные с моделью психического состояния, точнее понимают точку зрения другого – причем это понимание относится и к чужим концептуальным размышлениям, и к тому, как коллективист видит предметы со своего места. Когда кто-то нарушает принятые правила, то вина падает на всю группу, т. к. человек совершает поступок под давлением группы, а поведение коллективисты склонны объяснять обстоятельствами. Соревновательность заключается в том, чтобы не отстать от остальных. А в социограммах кружок «Я» оказывается далеко от центра, и он отнюдь не самый большой.
Естественно, этим культурным различиям соответствуют различия биологические. Например, у респондентов из индивидуалистических культур сильно активируется (эмоциональная) вмПФК, когда они смотрят на собственную фотографию, а не на фотографию родственника или друга. У их восточноазиатских коллег эта активация заметно ниже[250]. А вот мой любимый пример межкультурных различий: в тесте на свободные воспоминания американцы чаще, чем люди из Восточной Азии, вспоминают случаи, когда они оказывали на кого-то влияние; и напротив, восточноазиатские коллективисты вспоминают ситуации, когда кто-то повлиял на них. Если принуждать американца долго распространяться об эпизодах, в которых на него влияли, а азиата, наоборот, как он оказал на кого-то влияние, то у обоих начнут выделяться стрессовые глюкокортикоиды, как будто рассказывание причиняет им заметный дискомфорт. Исследование моих стэнфордских друзей-коллег Джин Цай и Брайана Кнутсона показало, что у американцев европейского происхождения мезолимбическая дофаминовая система активируется, когда они смотрят на возбужденные физиономии, а у китайцев такую же реакцию вызывают спокойные лица.
Как мы увидим в главе 13, разница в культурах порождает различные моральные системы. В самых типичных коллективистских обществах конформизм и мораль считаются почти синонимами. Норма поддерживается скорее стыдом («Что подумают люди, если я это сделаю?»), чем чувством вины («Как мне потом с этим жить?»). Моральные установки коллективистов сосредоточены в целом на последствиях и общей пользе (например, они, будучи невиновными, с большей готовностью сядут в тюрьму, если это поможет предотвратить мятеж). Такой сильный упор на групповое сосуществование создает более явную склонность к внутригрупповым отношениям, чем у индивидуалистов. Например, в одном исследовании участникам – американцам европейского и корейского происхождения – показывали картинки Своих и Чужих, испытывающих боль. Все респонденты при виде изображений Своих говорили о большем сочувствии, и у них сильнее возбуждалась область мозга, обслуживающая модель психического состояния (височно-теменной узел), чем при виде Чужих, но разница в активации и степени сочувствия у корейцев была намного выше. Вдобавок представители обеих культур очерняли Чужих, но при этом только индивидуалисты завышали оценку членов собственной группы. То есть восточноазиатским коллективистам не нужно преувеличивать достоинства своей группы, чтобы Чужаки смотрелись вторым сортом, а американцам как раз нужно{473}.
Просто удивительно, насколько причудливо проявляются иногда культурные различия. Это показал, применив новые методологии, Ричард Нисбетт из Мичиганского университета, поистине гигант в этой области знаний. Западные люди решают задачи прямолинейно, методами лингвистического, а не пространственного кодирования. Если азиата попросить описать движение мяча, то он скорее даст объяснение, построенное на взаимодействии мяча с окружением, например, упомянет трение; мыслящий же по-западному сосредоточится на собственных характеристиках мяча, массе и плотности. Западные люди точнее оценивают абсолютную длину (какова длина этого отрезка?), а азиаты – относительную разницу (насколько этот отрезок длиннее того?). Или вот еще: обезьяна, медведь и банан – что из них является парой? «Западники» мыслят в конкретных категориях и выберут обезьяну и медведя – они оба животные. Восточные же азиаты рассуждают в категориях взаимоотношений и потому соединят обезьяну и банан: если уж обезьяна, то ей ведь и еда понадобится{474}.
Культурные различия влияют и на то, как мы обрабатываем сенсорную информацию. Западные люди делают это более целенаправленным образом, а представители Восточной Азии – более комплексно{475}. Если показать фотографию сценки с человеком посередине, то азиаты запомнят всю сценку, т. е. контекст, а люди Запада – человека посередине. Показательно, что данную особенность можно отследить по движению глаз: американец первым делом посмотрит в центр картинки, а азиат – окинет взглядом ее всю. Напомню: если попросить «западника» сосредоточиться на целостном восприятии, а азиата – на центральном персонаже, то лобная кора и у того и у другого активируется сильнее, т. е. ей приходится работать интенсивнее.
Из главы 7 мы знаем, что представления о культурных ценностях закладываются на очень ранних этапах жизни. Поэтому неудивительно, что культура формирует наши понятия об успехе, морали, счастье, любви и пр. Но меня действительно поражает, что культурные различия диктуют мне, куда направить свой взгляд, и как думать про обезьяну и банан, и даже ход рассуждений о траектории мяча. Влияние культуры огромно.
Естественно, исследователя культурных различий подстерегает множество ловушек:
а) Наиочевиднейшая – это вездесущее «в среднем»; на Западе есть масса людей, настроенных более коллективистски, чем множество жителей Восточной Азии. Но в целом люди, которые по разнообразным чертам личности характеризуются как индивидуалисты, по показателям нейросканирования тоже оказываются индивидуалистами{476}.
б) Сама культура со временем меняется. Скажем, уровень конформизма в Восточной Азии падает (одно из исследований демонстрирует, например, что младенцев в Японии теперь все больше называют уникальными именами[251]). Кроме того, привитые культурные взгляды могут быстро меняться. К примеру, если в описанном выше эксперименте человека настроить на индивидуалистическую или коллективистскую позицию, это повлияет на то, насколько целостно он воспримет картинку. Особенно это заметно по участникам, принадлежащим одновременно к двум культурам{477}.
в) Вскоре мы рассмотрим некоторые генетические различия между населением коллективистских и индивидуалистических
