– Да кто бы спорил! Ужин за мой счет. Приглашаю всех! Подать коньяка! И чтоб никаких лягушек на закуску. Мы, чай, православные, а не басурмане какие!
От последних слов генерала Баклагина, генерал Борюсик скорчил гримасу обиженного шарпея, через синюшность морды своего лица.
* * *Во Франции мне делать было больше нечего. В Париже я основательно затарился подарками и гостинцами. Посетил Мулен-Руж. Несколько раз поужинал с Боренькой в ресторане у Максима. Не преминули зайти и в итальянскую пиццерию на Монтмарте. И вот там я повстречал трёх благовидных господ. Одного из них я хорошо помнил.
– Добрый день, господа, и приятного аппетита! – поздоровался я на родном языке.
– А как вы догадались, что мы русские? – спросил один из них.
– Да очень просто. Только русские могут есть пиццу и спагетти с хлебом. И не запивать это Кьянти или Мартини, а наоборот, закусывать ими водку.
Но тут один из них узнал меня. Это был Илья Ефимович Репин, который ещё в 10-м году рисовал мой портрет для картины «Торжественное заседание Государственного совета». Двое других были Василий Иванович Суриков и Пётр Петрович Кончаловский. А направлялись они, как представители художников-передвижников, в Испанию с выставкой.
– Что же, художественные выставки передвижников очень хорошее начинание. Но отчего сразу в Испанию? А не заглянуть ли Вам для начала в Италию?
– Конечно, нам очень хотелось бы посетить эту прекрасную страну. Итальянцы высокие ценители живописи. Но нас снабдили средствами лишь для выставок в Испании, да и то в обрез. Российские чиновники считают, что художник должен быть голодным. Потому мы и кушаем спагетти с хлебом. Нам на весь вояж выдали всего пять тысяч, так половина денег уже потрачено.
– Ну, эта проблемка решается легко. Здесь и прямо сейчас. Давайте считать, что я ваш спонсор. Вот вам 50 тысяч на дальнейшие расходы по выставкам и ещё по 10 каждому на личные нужды! – И я отстегнул из бумажника обещанную сумму.
– Художник должен быть голодным, но только до обнажённых натурщиц. А в Италии их полно, и недорого. От себя я добавляю ещё 20 тысяч на удовлетворение ваших духовных запросов! – встрял великий князь Борис с лукавой улыбкой и зашелестел ассигнациями.
– Ваши высочества! Да мы так ошеломлены, что даже не находим слов, что бы выразить вам свою благодарность! – за всех ответил Илья Ефимович.
– А слов и не надо. Докажите делом свою преданность России. Начните своё триумфальное шествие с Милана, Венеции, Сан-Марино и по мере вашего продвижения к Риму газетная шумиха должна возрастать. Я думаю, что господину Кончаловскому будет не трудно это обеспечить.
– С такими-то деньжищами, даже если наступит конец света и архангел Гавриил протрубит об этом, то на первых полосах всех газет сначала появятся заголовки о нашей выставке, а уж потом призыв на Страшный Суд без адвокатов! – пошутил Пётр Петрович.
– А вот открытие Вашей выставки в Риме должно произойти со всей надлежащей помпезностью. Снимите лучшую галерею Вечного города и заранее пригласите короля Италии Эммануила Третьего, весь правящий кабинет и самых влиятельных людей столицы. А вот на банкете для узкого круга, постарайтесь убедить их, что союз с Германией и Австро-Венгрией губителен для Италии. Ведь Россия тогда превратится во врага столь милой для нас Римской Империи. А нам бы этого так не хотелось!
– Я даже знаю, как я это сделаю! – ответил Суриков.
– И каким же образом? – спросил Борис.
– А я, как бы ненароком, подведу их к своей картине «Переход Суворова через Альпы». Рядом можно расположить картины «Утро стрелецкой казни», «Покорение Сибири Ермаком» и «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Наглядная агитация всегда более убедительна, чем сухие слова.
– Ну зачем же сухие? Шампанское и черная икра должны быть на столе с русским размахом. Я распоряжусь, и вам доставят по бочонку паюсной, зернистой и стерляжьей икры. Чтобы на любой вкус. А сейчас угостите нас пожалуйста. Я ещё ни разу в жизни не закусывал водку пиццей с хлебом!
* * *После столь памятной встречи мы отправились на аэродром в Ле-Бурже и перелетели в Кале. А оттуда на тех же авианосцах, на которых пришли, подались до дому, до хаты. Бориса я забрал с собой. Опала с него была снята. Ведь по этой жизни он нам с Кондратом приходился, уж какой ни на есть, а всё же родной брат. Жалко ведь мужика. Совсем уже начал спиваться. В Питере князь Борис пожелал остаться. Там и папенькин дворец и Мариинка. А я сразу в Гамаюн. Взял первого же «Орла» со стоянки и уже через пару часов приземлился на Ходынке. Зарулил на стоянку, а там меня уже встречала Зинуля.
– С прилётом, любимый! – и долгий поцелуй. Вот только в лафитнике была не водка а вода. Догадалась, наверное, моя княгинюшка, что в заморских-то странах истосковался я по ключевой водице. Да и печень следовало пожалеть. Она ведь, родимая, всё терпит, но обиду копит. Встреча с братом была радостной. Он давно уже получил сведения о том воздушном бое, который мы провели в небе Франции на пару с Баклагиным.
– Ну Андрей ты и отличился. Вдвоём ажно восьмерых сверзили с неба. Герои! Ничего не скажешь. Крути дырочку для второй Золотой Звезды Героя!
– Охолони, братик. За трёх сбитых Героя не дают – это раз. Во вторых тот бой был в мирное время, а я всё ещё наследник престола. Не царское дело с немчурой в небе ковыряться. До войны остались считанные месяцы, а у нас далеко не всё ещё готово. Давай об этом подумаем. А Баклагина награди по-царски. В генерал-майоры я его от себя произвел, а вот орденами за каждый сбитый ты награди по-царски. Георгия, Станислава, Владимира с мечами, Орден Анны и Белого Орла. Нам-то с тобой эти ордена дали за факт самого рождения ещё в пелёнках, а он заслужил в бою. Это остальным истребителям хорошим примером будет. И Героя присваивай, как во время Великой Отечественной. За
