Чтобы разглядеть такого ловкого врага и не поддаться демагогии, нужно обладать революционной бдительностью, нужно обладать способностью сорвать маску с врага и показать колхозникам его действительное, контрреволюционное лицо. Но много ли имеется у нас в деревне коммунистов, обладающих этими качествами? Коммунисты нередко не только не разоблачают таких классовых врагов, а наоборот, сами поддаются их жульнической демагогии и плетутся за ними в хвосте.
Не замечая классового врага в его новой маске и. не умея разоблачить его мошеннические махинации, некоторые наши товарищи нередко успокаивают себя тем, что кулаков уже нет, якобы, на свете, что антисоветские элементы в деревне уже уничтожены в результате политики ликвидации кулачества, как класса, и что можно помириться ввиду этого с существованием «нейтральных» колхозов, не являющихся ни большевистскими, ни антисоветскими, но которые сами, так сказать стихийным порядком, должны будут перейти на сторону Советской власти. Но это глубокое заблуждение, товарищи. Кулаки разбиты, но они далеко еще не добиты. Более того, – они не скоро еще будут добиты, если коммунисты будут зевать и благодушествовать, полагая, что кулаки сами сойдут в могилу в порядке так сказать стихийного своего развития. Что касается «нейтральных» колхозов, то их нет вообще и не может быть в природе. «Нейтральные» колхозы – это фантазия людей, которым даны глаза для того, чтобы ничего не видеть. При такой острой классовой борьбе, какая имеется у нас теперь в Советской стране, для «нейтральных» колхозов не остаётся места, при такой обстановке колхозы могут быть либо большевистскими, либо антисоветскими. И если мы не руководим в тех или иных колхозах, то это значит, что ими руководят антисоветские элементы. В этом не может быть никакого сомнения.
(«О работе в деревне» т.13 стр.229.)
Читал постановление ЦК ВКП о хлебозаготовках. При всех его достоинствах оно, по-моему, совершенно недостаточно. Сейчас главное зло в деле хлебозаготовок: 1) наличие большого количества городских спекулянтов на хлебном рынке или около хлебного рынка, отбивающих у государства крестьянский хлеб и – главное – создающих атмосферу сдержанности среди держателей хлеба;
2) конкуренция между заготовительными организациями, дающая возможность держателям хлеба ломаться, не сдавать хлеба (ждать высоких цен), прятать хлеб, не торопиться со сдачей хлеба; 3) желание целого ряда колхозов спрятать хлебные излишки, продать хлеб на сторону. Наличие этих факторов, – которые будут усиливаться, если не примем теперь же срочных мер, – не дает нашим заготовкам (и не дадут) подняться в гору. Следовало бы принять меры теперь же против этого зла, если мы в самом деле думаем кончить заготовки в январе-феврале и выйти из кампании победителями. Об этом прежде всего следовало бы сказать в постановлении ЦК. А постановление ЦК обходит этот вопрос, или если упоминает об этом, то касается его мельком, причем сказанное на этот счет теряется в бесчисленном количестве других (второстепенных) пунктов, обильно разбросанных по всему трехаршинному постановлению. Боюсь, что при такой постановке дела мы не соберем достаточного количества хлеба.
Мой совет:
1) дать немедля директиву органам ГПУ открыть немедля репрессии в отношении городских (связанных с городом) спекулянтов хлебных продуктов (т. е. арестовывать и высылать их из хлебных районов), чтобы держатели хлеба почувствовали теперь же (в начале хлебозаготовительной кампании), что надежда на спекулянтов плоха, что хлеб можно сдавать без скандала (и без ущерба) лишь государственным и кооперативным организациям;
2) дать немедля директиву руководящим верхушкам кооперации, Союзхлеба, ОГПУ и судебных органов выявлять и немедленно предавать суду (с немедленным отрешением от должности) всех уличенных в конкуренции хлебозаготовителей, как безусловно чуждых и нэпманских элементов (я не исключаю и “коммунистов”), воровским образом пробравшихся в наши организации и злостно вредящих делу рабочего государства;
3) установить наблюдение за колхозами [через колхоз-центр, парторганизации, ОГПУ) с тем, чтобы уличенных в задержке хлебных излишков или продаже их на сторону руководителей колхозов немедля отрешать от должности и предавать суду за обман государства и вредительство.
Я думаю, что без этих и подобных им мер дело у нас не выйдет.
В противном случае у нас получится одна лишь агитация и никаких конкретных мер по хлебозаготовкам.
(«Письмо В. М. Молотову 10 августа 1929 года» т.17)
Никаких уступок нельзя давать этим господам, желающим снять с себя 58 статью и потом обосноваться в Москве для своей вредительской “работы”.
(«Письмо В. М. Молотову 21 августа 1929 года» т.17)
Получил оба документа, и объяснительную записку т. Тухачевского, и “соображения” Штаба. Ты знаешь, что я очень уважаю т. Тухачевского, как необычайно способного товарища. Но я не ожидал, что марксист, который не должен отрываться от почвы, может отстаивать такой, оторванный от почвы фантастический “план”. В его “плане” нет главного, т. е. нет учета реальных возможностей хозяйственного, финансового, культурного порядка. Этот “план” нарушает в корне всякую мыслимую и допустимую пропорцию между армией, как частью страны, и страной, как целым, с ее лимитами хозяйственного и культурного порядка. “План” сбивается на точку зрения “чисто военных” людей, нередко забывающих о том, что армия является производным от хозяйственного и культурного состояния страны.
Как мог возникнуть такой “план” в голове марксиста, прошедшего школу гражданской войны?
Я думаю, что “план” Тухачевского является результатом модного увлечения “левой” фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменен в нем “игрой в цифири”, а марксистская перспектива роста Красной Армии – фантастикой.
“Осуществить” такой “план” – значит наверняка загубить и хозяйство страны и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции.
Отрадно, что Штаб РККА, при всей опасности искушения, ясно и определенно отмежевался от “плана” т. Тухачевского.
(«Письмо К. Е. Ворошилову 23 марта 1930 года» т.17)
Тухачевский особенно, который играл благородного человека, на мелкие пакости не способного, воспитанного человека. Мы его считали неплохим военным, я его считал неплохим военным. Я его спрашивал: как вы могли в течение 3-х месяцев довести численность дивизии до 7 тысяч человек. Что это? Профан, не военный человек. Что за дивизия в 7 тысяч человек? Это либо дивизия без артиллерии, либо это дивизия с артиллерией без прикрытия. Вообще это не дивизия, это – срам. Как может быть такая дивизия? Я у Тухачевского спрашивал:
