В России было очень мало людей, поддерживающих царскую власть в разжигании антиавстрийской кампании; этим умышленно и сознательно занимался царский двор, националистическая и либеральная буржуазия и дворянско-помещичья верхушка, старавшаяся отличиться в прислужничестве высшим сановникам царя. Народные массы, представлявшие основу русской силы, не помышляли ни о какой войне; на их памяти была еще жива трагедия поражения армии и флота в Русско-японская войне, в которой мужество и героизм солдат и матросов погубила не сила врага, а измена генеральской верхушки, променявшей свою честь и достоинство на бесславие и позор. Царская власть с тех пор ничуть не изменилась, а во главе армии стояли те же генералы, что и во время Русско-японской войны, и они ничего не сделали для повышения ее мощи и готовности к войне.
Словно по команде, разжиганию ненависти к России и русским людям стала вторить и германская пресса, подбрасывая свою порцию дров в зажегшийся небольшой костер на Балканах. В разгар этого политического и идеологического противостояния Вильгельм II отправился в норвежские фиорды, а Николай II вместе с семьей в финские шхеры[70], отдав своим близким сановникам и правительствам право довершить работу по вовлечению своих империй в войну. Три человека в это время решали судьбу войны: канцлер Германии Бетман-Гольвег, министр иностранных дел и императорского дома Австро-Венгрии Берхтольд и министр императорского двора и уделов России Фредерикс, три посредственных личности, очень похожие по складу ума и способностям на своих монархов Вильгельма II, Франца Иосифа и Николая II и все вместе не обладавшие решительностью в принятии решений и послушные одной воле — прусским высокопоставленным кругам, признававшим необходимым приступить в тот исторический период времени к переделу мира с помощью войны.
В ведущих государствах Европы давно опасались большой войны, не утаивая от общественности своих стран, что ее может развязать только Германия, тратившая на милитаризацию экономики и повышение боеспособности армии и флота половину своего национального бюджета. Опыт Русско-японской войны убедил европейские государства, что война перестала быть делом одной армии, и он был всесторонне изучен в европейских столицах и США, где правительства приступили к коренной перестройке военного образования и системы подготовки войск. Материальные средства и капиталы, затрачиваемые на изготовление новых видов вооружений для армии, стали занимать заметное место в бюджете государств, и нужно было рачительно и экономно их расходовать, чтобы выдержать испытания войной. Правительства сделали вывод, что современная война затрагивает все стороны жизни государства, и оно обязано в новую эпоху подготовке обороны страны уделять такое же внимание, какое оно уделяет экономике, промышленности, образованию и другим важным сферам жизни страны.
Великобритания стала совершенствовать флот, пополняя его вместо броненосцев дредноутами — линейными кораблями с повышенной мощью огня и живучестью, способных вести борьбу с надводными кораблями противника и зарождающимся подводным флотом. Германский Генеральный штаб из Русско-японской войны вынес убеждение в необходимости развивать тяжелую артиллерию, а количество снарядов к ней определялось не нормативами на день боя, как это делалось в русской армии, а приближалось к неограниченным запасам[71]. Пулеметами, ставшими в Русско — японскую войну грозой для наступающей пехоты, вооружались все воинские команды, начиная от взвода, и немецкая армия из года в год увеличивала свою огневую мощь. Капитан Гофман, талантливый германский разведчик и военный мыслитель, побывавший на Русско-японской войне, обобщил весь боевой опыт армий России и Японии и предсказал массирование сил и средств на направлении главного удара, где пехота и артиллерия, действуя как единое целое, должны были приносить победу над обороняющимся противником.
В России тоже происходили изменения в армии, но они носили косметический характер и не затрагивали главного — роста ее боеспособности и могущества. Военная мысль в предгрозовые годы Первой мировой войны была скована царской цензурой, и она не находила опоры в национальной гордости, какую явили стране и миру великие деяния Петра I, Суворова и Кутузова и их последователей. Вместо этого из царского двора шли советы обратиться к трудам Клаузевица, Мольтке, Бернгарди и прочих немцев, утверждавшие, что не может существовать русского национального военного искусства, подобно тому, как не может быть «русской арифметики», «русской механики», и что есть только одна современная международная тактика и стратегия, разработанная Мольтке и его продолжателями и «обязательная для всех, в том числе и для нас»[72]. Повсеместно шло неуважение к русской военной истории и ее прославленным полководцам. Деятели русской национальной школы военного искусства не могли проводить свои взгляды без упорной борьбы, полемики, дискуссий с многочисленными чуждыми направлениями военной мысли. Заметно было, что русская придворная знать с удивительным равнодушием наблюдала за тем, как топчутся национальные русские военные традиции, на фундаменте которых держалось самодержавие и ковалась ратная сила народа. Многие из них сблизились с немцами и утратили осторожность в общении с ними и принципиальность в отстаивании вековых интересов русской империи. Пруссачество имело много сторонников в русском буржуазном правомонархическом лагере. Немецкая партия, подчинив себе царя, стала эффективно влиять на состав правительства, на проводимую им политику в области экономики, и она упорно боролась за влияние в армии, в военной науке, распространяя выдуманный чванливыми прусскими юнкерами тезис о неспособности русского народа к самостоятельному творческому развитию.
Министр императорского двора барон В. Б. Фредерикс, один из главных лиц, основавших при царском дворе немецкую партию войны, лично занимался подбором людей на высокие посты в правительстве и всей империи. Именно он проводил выдвижение киевского генерал-губернатора генерала Сухомлинова сначала на должность начальника Генерального штаба в 1908 году, а в 1909 году — на должность военного министра России. Вокруг Сухомлинова была сразу создана германо-австрийская агентура, образованная еще в Киеве, в которую входили его порученец, жандармский полковник Мясоедов (разоблаченный в 1915 году), Альтшуллер, Полли-Полачек, Думбадзе и видные работники военного ведомства: Иванов, Ерандаков и другие[73]. При этом военном министре русская армия постепенно утрачивала свои боевые возможности, а ее подготовка к возможной войне, которая врывается в жизнь государств так же внезапно, как и всякое большое стихийное бедствие, совершенно не велась, но вредительство осуществлялось с планомерной настойчивостью.
За несколько лет до начало войны Сухомлинов передал германскому Генеральному штабу планы мобилизации русской армии и ее стратегического развертывания на случай войны[74], в добавление к
