А еще я резко воспротивился попыткам разделить 22-ю пополам, образовав на основе одного из трех ее танковых батальонов и части мотопехоты новую, 27-ю дивизию. Ничего хорошего из такого разделения накануне решающих боев выйти не могло (что подсказывало не только мое послезнание, но и элементарная логика). Так что мне сравнительно легко удалось убедить всех заинтересованных лиц (вернее одно лицо, которое уже убедило всех остальных) в том, что мощное соединение с 222 танками лучше, чем пара неполноценных огрызков. Пускай из этих двух с лишним сотен большая часть - легкие "чешки", но две сотни, это все же кое что!
Так что я тешил себя надеждой, что этот бронированный таран, неплохо проявивший себя в майских боях на Керченском полуострове, сможет сбить темп грядущему русскому наступлению. Если же нет... Главная цель все равно Сталинград, так что ни одного солдата, самолета, орудия или танка с южного направления снято не будет, не смотря ни на что! Если для достижения успеха на юге придется пожертвовать Ржевом или даже Вязьмой, то я согласен и на такой размен. Другой вопрос, что давать противнику поблажки без особой нужды - не самый лучший вариант. Да и Гитлер относится к подобным предложениям подозрительно, если не сказать хуже. Хоть мне и удалось его убедить отказаться от затягивания борьбы за Африку и Демянск, но злоупотреблять такими вещами не стоит, а то мало ли? Любовь фюрера переменчива... Так что Ржев будет обороняться до последней возможности и если даже советам удастся его отбить, Вермахт возьмет за этот успех свою цену, причем такую, что победа станет им не в радость.
Вместо эпилога
В туманное августовское утро разбитые части и соединения Сталинградского фронта переправлялись на восточный берег Дона. Битва в излучине еще не закончилась; еще сражался блокированный Калач, а в мелких котлах на том берегу сгорали отдельные дивизии 62-й и 64-й армий, не успевшие выскочить из жестких клещей подвижных соединений армейской группы Клейста.
Но это была уже агония. Среди тех, кто встречал отступающих, стоял и я.
Мы проиграли сражение, и разбитые, но не сломленные войска торопились до рассвета перескочить широкую гладь реки, чтобы продолжить бои на другом берегу. За спиной у них оставались тысячи могил погибших товарищей... и отряды прикрытия.
С первыми лучами рассвета им предстояло отражать немецкие атаки, не дать немцам прицельно расстреливать с высокого берега плоты, лодки, понтоны увозящие бойцов и командиров, раненых, орудия и машины. Несколько десятков лошадей вместе со своими хозяевами-обозниками плыли рядом, тряся мокрыми гривами и отфыркиваясь. И все бросали через плечо взгляды на запад...
Последние эвакуирующие Н-ского полка были еще на середине, когда на высоте за спиной грянул бой. Пулеметный взвод всего в 12 человек прикрывал этот печальный отход. Бой шел долго, немцы накрыли высоту плотным артминогнем. Но стоило им подняться в атаку, как пулеметы оживали.
Стрельба затихла. Уже достигли берега все лодки, и взгляды людей устремились к траншее, ведущей от высоты к берегу. Никого. Потом раздались взрывы гранат. Минуту спустя, маленький, нелепый, в одних подштанниках, без гимнастерки, штанов, пилотки и сапог человек практически скатился с обрыва. Вслед ему полетели гранаты. Он мгновенно сориентировался, и, схватив за длинную ручку, бросил первую гранату обратно, потом вторую... Первая взорвалась в воздухе. Вторая упала удачней. В месте, где выросло облако разрыва, послышались крики на немецком и стоны... Но гранат было много. Человек быстро упал на дно траншеи и пополз, на несколько секунд пропал из виду при взрывах. Затем солдат прыгнул в воду и поплыл. Видно, что ему было тяжело, наверно он был ранен или контужен.
Немцы, опасливо озираясь, вышли на обрыв, поглядывая в сторону восходящего солнца. Заметят - не заметят. Сердца у наблюдателей на этой стороне замерли. Заметили. Команда, резкая, лающая... и по беглецу ударили пули.
И тут ожил весь наш берег. Стреляли все. Даже медсестра из маленького браунинга палила куда-то туда, хотя ее пули скорее долетели бы только до героического пловца, а никак не до немцев.
Несколько добровольных спасателей ринулись в воду. Брызги, шум, мат. И вот смущенный боец стоит перед нами.
- Рядовой Глушко, - представился он.
- Все товарищи погибли, - добавил он, махнув рукой в сторону высоты, с трудом проглотив комок в горле.
Выслушав подробности двухчасового боя, мы узнали, что взвод лейтенанта Шульгина дрался до последнего патрона. Когда погибли все бойцы, Глушко бегал от пулемета к пулемету, стараясь создать видимость обороны. Потом затаился, подпустив противника поближе, и бросил пять противотанковых гранат - последний резерв, НЗ. И бросился к воде.
Дальнейшее мы видели сами...
- Запишите все фамилии, - приказал я комполка, грузному майору в посеревшей от пыли форме. - Представим к наградам... посмертно. А Глушко - к Ордену Ленина...
Сделав паузу... пока представление дойдет, пока его рассмотрят... Шагнул поближе, заглянув сверху вниз в распахнутые молодые глаза... 18-ть то ему есть? - мелькнула мысль... Снял с груди Орден Красного Знамени и протянул бойцу.
- На, носи, солдат. Заслужил.
Отвернулся к реке. Дон снова величаво катил свои воды, и словно смывал с души тяжесть поражения; в сердце вернулась уверенность... С такими людьми мы обязательно победим.
Часть 3. Августовские пушки.
Пролог.
Я вспоминал свою первую встречу с Жуковым.
Было это давно. И не в этом мире...
Лес качался. Казалось ветки то опускались к моему лицу, то взлетали вверх, к неяркому солнцу.
- Осень... - глядя на желтеющие листья подуал я. И сразу:
- Где я? Что со мной?...
Лежу на чем-то, смотрю вверх, на бесконечное небо. Но двигаюсь.
Скрип телеги раздражал, как и чавкающая грязь под ногами десятков людей, лошадей, колесами...
- Пришел в себя, студент? - голос принадлежал невысокому мужику в солдатской шинели, с
