– Чего же нам теперь, вокруг него хоровод водить? – буркнул Когтев. – Как вокруг елочки?
– Нет, конечно, лучше затравить человека до смерти, – повернулась к нему биологичка. – Вам тогда станет легче?
– Чего это сразу до смерти? – выкрикнул Цымлин. – Никто его убивать не собирается.
– А как вы думаете, чем закончится ваше такое пренебрежительное отношение к Васильеву? – Нинель Михайловна переводила взгляд с одного лица на другое. – Чего вы добиваетесь?
– Как он к нам, так и мы к нему, – выкрикнул Голодько, которому частенько доставалось от Андрюхи.
– Потом-то что будет? – настаивала на ответе учительница. – Он уже на взводе, готов на всех кидаться. И чем это закончится?
– Тише станет, – хихикнул Волков.
– Чтобы человек изменился, должно пройти время. Может быть, месяц, может быть, два. То, что вы его переломите, это и так понятно. Вас больше, вы сильнее. Но сломанный, он может натворить еще больше бед. – Учительница сделала паузу. – Он может начать мстить. И скорее всего – себе.
– Пускай выметается отсюда! – припечатал Голодько. – Нужен он.
– Круто, – снова улыбнулась биологичка. – Лихо вы с ним разобрались. Но в природе после того, как загонят одного зверя, принимаются за другого. Вы к этому готовы? Кто у вас будет на очереди?
Класс молчал.
– А чего делать-то? – не выдержал Цымлин.
– Думайте, – пожала плечами биологичка. – Это ваша жизнь, ваше решение. Я предлагаю вам подумать о том, что будет потом. Все вы взрослые люди, а значит, умеете отвечать за свои поступки. И чтобы последствия не были неожиданными, о них принято думать заранее.
– Но он же виноват, – не успокоился Когтев.
– Он уже достаточно наказан тем, что знает об этом. – Нинель Михайловна вновь взяла в руки указку. – И поверьте, себе он придумает наказание пострашнее того, что можете придумать вы.
– Вот! – снова повернулась к Маканиной Курбаленко. – Ой, Нинель Михайловна, а можно мы выйдем? – потянула она вверх руку. – На минуточку.
– Встретите Васильева, скажите, что он может вернуться, – разрешила биологичка. – Если захочет, конечно.
Но встретить Андрюху девчонки не могли. Сразу из класса Васильев понесся вниз, на второй этаж, к хорошо знакомой двери кабинета номер четырнадцать. В нем кипело столько ярости, что ее с лихвой хватило бы на две атомные и одну химическую войны. Но пока ему нужно было разобраться с главным виновником всех своих проблем, с человеком, который разрушил все, что у него было.
Он до того разошелся, что не сразу заметил явные изменения – с двери исчезла так сильно его раздражающая табличка. Андрюха постоял в коридоре, накапливая злость, и, наконец, забарабанил в тонкое перекрытие. Дверь отозвалась глухим стоном.
– Ушла небось, – раздраженно прошептал Андрюха, на всякий случай дергая ручку. Ручка неожиданно подалась вниз и вперед. Васильев, теряя равновесие, ввалился внутрь. От неловкости он был готов провалиться сквозь землю, но расшаркиваться и извиняться оказалось не перед кем.
В кабинете никого не было. Стол был все так же пуст, на стенах так ничего и не появилось. Только валялась на подоконнике всеми забытая игрушка.
– Ладно, – с мрачной решимостью согласился Васильев. – Вы думаете, я ничего не сделаю? – пробормотал он, тяжелым взглядом оглядывая неприветливый кабинет. – А вот утритесь!
Он вылетел в коридор, в раздевалке быстро подхватил свою куртку и мимо зазевавшейся нянечки, которой строго-настрого было запрещено выпускать учеников из школы посреди урока, бросился на улицу.
У него было два дела. Во-первых, ему нужно было доказать, что в деле с дракой он участия не принимал. А во-вторых, показать Рязанкиной, что и без нее он замечательно проживет.
Для исполнения первой части плана он отправился к Быковскому.
– Бык, ты дома? – сразу перешел он к делу, как только в телефонной трубке раздался голос Павла. – Открывай дверь, гости идут.
– Я не могу, – глухо отозвался Быковский.
– А меня это не колебёт! – рявкнул в трубку Васильев. – Шоу кончилось! Открывай и все!
Павел еще пытался что-то возражать, но слушать это Андрюха не стал. В конце концов, его не волнуют проблемы Быковского. Хочет Павел от всех прятаться, пускай прячется. Но он его на улицу вытащит!
Васильев с яростью вдавил кнопки домофона. Запела, запиликала, просыпаясь, связь.
– Да, – раздался на том конце холодный голос.
– Открывай! – рявкнул Андрюха так громко, что во дворе залаяла испуганная собачка.
– Что тебе надо? – Казалось, еще чуть-чуть, и голос одноклассника совсем растворится в проводах.
– Поговорить надо! Вылезай! – шарахнул кулаком по косяку Васильев.
– Я не могу. – Голос был все такой же равнодушный.
– Не можешь – научим, не хочешь – заставим! Открывай, а то я тут вообще дверь сломаю.
– Меня на замок закрыли, я тебя все равно впустить не смогу.
Долгую секунду Андрюха смотрел на домофон, словно в подтверждение только что сказанных слов оттуда должен был выскочить Павел и все это повторить еще раз.
– В каком смысле закрыли? – переспросил он.
– Мать, уходя, теперь запирает дверь, чтобы я никуда не ушел.
Это заявление было настолько абсурдным, что Васильев несколько раз моргнул, прежде чем смог говорить дальше.
– Зачем?
– Затем! – буркнул Павел, и голос его стал еще глуше. – Она боится, что я в Махачкалу уеду.
– А ты собираешься? – глупо хихикнул Андрюха. Он так и видел, как Быковский, нагруженный баулами и чемоданами, мчится по железнодорожному вокзалу, а следом за ним бежит его мама и требует, чтобы он немедленно повязал шарфик, вытер носик и надел калоши.
– Да какое тут собираешься, если я неделю из квартиры выйти не могу! – в сердцах выдохнул он.
– Черт! – растерялся Васильев. – Мне поговорить с тобой надо!
– Звони по телефону.
– Нет, мне надо, чтобы ты вышел!
Повисла пауза.
Андрюха задрал голову.
– Покажи, где у тебя балкон!
Противно свистнул, отключаясь, домофон. Запоздало Васильев пожалел, что не спросил, куда выходят окна, во двор или на улицу. Но не успел он об этом подумать, как вздохнула балконная дверь на четвертом этаже, нехотя отлепляясь от косяка. В узкой щели появилось бледное лицо Быковского.
Васильев машинально прикинул высоту.
По решетке первого этажа, там козырек, потом балкон. И все. Дальше некуда.
– Ну, чего? – В тонком свитере Павлу было холодно.
– Давай я тебя оттуда вытащу? – расстроенно предложил Васильев.
– Зачем? – дернул плечом Павел. – Мать успокоится, сама меня выпустит. У нее это бывает.
– Мне надо, чтобы ты вышел! – снова стал заводиться Васильев, только теперь уже от новой волны безысходности. – Ты должен к ним пойти и сказать, что я не виноват!
– Ты мне это уже говорил, – с равнодушием кассового аппарата произнес Быковский. – Ты знаешь, это уже, по большому счету, неважно.
– Это тебе там неважно, – Андрюха ткнул пальцем в балкон, – а у нас, здесь, – он топнул ногой, – очень даже важно. У нас из-за тебя война! Ашки буянят. Ну, хочешь, я тебе с твоей Махачкалой помогу?
– Как? Отправишь меня посылкой?
– Бандеролью!
– Да ладно, – поморщился Павел. – Не сегодня завтра все успокоится, и мы уже на месте во всем разберемся. Подожди пару дней.
