Леонид еще ни разу не был внутри этого творения архитектора Галерона. Он мельком подумал, что, будь несколько более проницательным, мог бы догадаться и без помощи Фрилинга с его сумеречным псом, куда именно направляется Бриан. Если, конечно, некто был все же Брианом. Единственное, что не смог бы Леонид без Фрилинга, так это понять, что аура незнакомца была фальшивой.
Когда они с немецким Темным уже подошли к подножию огромной сферы, их окликнули:
– Леон!
Александров испытал «вздрог». Так, наверное, сказал бы на его месте петербуржский поэт Андрей Белый.
Обернувшись, он увидел Жана.
– Что ты здесь делаешь с… – Жан посмотрел на Фрилинга и поменял концовку уже вылетающей фразы: – …с этим месье?
«Леон» оказался в тупике.
Он не мог и не хотел разговаривать о своих подозрениях при Темном. Но он уже втянул Темного в дело.
Тогда Светлый применил самый простой и действенный прием: набросился с обвинениями.
– А вы что тут делаете? Вы же должны быть на Эспланаде!
Он при этом отчаянно боялся, что товарищи увидят Хассо. Однако, похоже, сумеречного пса мог видеть только его хозяин и тот, кому он позволял.
Жан неожиданно пошел на попятную:
– Мы там и были. Пардон, но не сообщили тебе. Наш клиент переместился сюда. Судя по всему, он что-то задумал в этом шаре. Бернар уже внутри.
Молодой сантинель вдруг осекся и снова подозрительно взглянул на Фрилинга.
– Мне все известно, – просто сказал немец. – В самых общих чертах, герр вэхтэр. Сегодня Темные и Светлые делают общее дело. Впрочем, как и всегда, на мой взгляд, но по-особенному. Оборотни рыщут по всей выставке в поисках Крысиного Короля. Светлые ловят очередного бедолагу, возомнившего себя мессией. Обыкновенно все, конечно, бывает наоборот…
Леонид подумал, что его спутник, пожалуй, слишком хорошо обо всем осведомлен. И что он не случайно прогуливался по набережной.
– А все же, кого искали вы? – прямо спросил Жан.
Александров вдруг нашел способ уйти от прямой лжи и в то же время не говорить всей правды.
– Я отправился за камерой, как ты знаешь. А потом увидел одного Светлого. Весьма подозрительного.
– Подозрительного? – Брови Жана, кажется, превратились в вопросительные знаки.
– У него очень странная аура. – Леонид вспомнил слова Фрилинга. – Как будто фальшивая. Зачем кому-то в такой особенный день фальшивая аура?
Жан вынужден был согласиться: это выглядело и впрямь подозрительно.
– Вас я позвать не мог и решил проследить за этим субъектом, – вдохновенно продолжил Леонид. – А он привел меня сюда.
– Позвольте мне сделать умозаключение, майне геррен, – скромно сказал Темный. – Некий Светлый нарушает внутренние договоренности и старается повлиять на мораль людей на этой выставке. Сейчас он добрался до этого павильона. Другой Светлый ничего пока не нарушает, но для чего-то надел фальшивую ауру. И он столь же целеустремленно движется сюда. Мне кажется, вполне логично, что они собираются встретиться. Зачем – не знаю. Но факты налицо.
– Если это так, – заволновался Леонид, – нам нужно во что бы то ни стало помешать.
– Светлому с Эспланады помешать трудно, – возразил Жан. – Он растратил только малую часть всей Силы, которую собрал. Мы не сможем к нему даже подойти, если он не позволит. А он не позволит, уж поверьте мне.
– Вы уже знаете, кто он? – спросил Леонид.
– Пока еще нет. Мы сняли слепок ауры и отправили с посыльным в контору. Он пока еще не вернулся. В лицо пока никто не опознал. Печати приезжего у него нет. Значит, это парижанин…
Жан вдруг замолк и снова подозрительно взглянул на Фрилинга. Наверное, подумал, что слишком много уже наговорил при Темном, несмотря на предложенную им помощь.
Удивительно, если подумать. Беззаконие объединило Дозоры сильнее, чем Великий Договор.
Паузу нарушило появление Бернара из входных дверей.
– Леон, очень кстати! – провозгласил он, не обращая внимания на Темного иностранца. – Ты нам совершенно необходим! Точнее, ты и твоя камера!
– Камера?
– Идем, расскажу на ходу! – Бернар в буквальном смысле схватил Леонида… нет, не за рукав, а за самое ценное, что у него было, – за одну из ножек штатива кинематографического аппарата.
Леониду ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. К их паре немедленно присоединились Жан и Фрилинг.
– Он приезжий, – говорил Бернар. – Кто-то рассказал ему о правилах сегодняшнего дня, но он ничего не слышал о нашей конвенции.
– Откуда он?
– Из Эльзаса.
– Хм, мой… соотечественник? – раздался голос Фрилинга.
Бернар покосился на Темного.
– В некотором роде.
Громадная сфера Небесного Глобуса нависала над ними, словно упавшая на планету Луна. Сам шар был голубого цвета, а изображения созвездий на его боках отливали медью. Александров даже ненароком подумал, что самовар в виде такого глобуса пользовался бы спросом. Хотя, конечно, не в Париже. Тут не пользуются самоварами. Разве что на выставке, в павильоне Русских Окраин. Но россияне – приезжие… кстати, о приезжих…
– Постойте, – замедлил шаг Леонид. – Жан говорил, что у него нет печати. Откуда вы узнали, что он эльзасец?
– Сам и проговорился. Он хитер и осторожен, но ничто так не развязывает языки, как безнаказанность.
– А имя он заодно не сказал? – тут же поинтересовался Жан.
– Если бы… – хмыкнул Бернар. – Но дело не в этом. Он потребовал к себе фотографа. А наши сантинель… – Светлый покосился на Фрилинга. – Наши товарищи вспомнили про русского синематографиста. Синематография вместо обычных снимков пришлась ему еще более по душе…
– Майне геррен, – снова вмешался Фрилинг. – Если Светлый в некотором роде мой соотечественник, может быть, мне попробовать поговорить с ним?
Их небольшая компания уже вошла под своды творения Галерона. Небесный Глобус словно проглотил Иных.
Кругом неспешно прогуливались зрители, решившие посмотреть на панораму созвездий. Никто из них не подозревал, какая драма разыгрывается под сводами из электрических светил. Никому из них тем более не могло бы прийти в голову, что в этом царстве астрономии действуют существа из средневековых легенд и преданий, которые собираются воспользоваться самым настоящим волшебством. А под ногами снует невидимая собака, да и не собака вовсе, а морок с лапами и хвостом.
Между прочим, куда убежала эта бестия?
– Вы полагаете, герр Темный, что одержимый идеями всеобщего Света вас послушает? – осведомился Бернар.
– Видите ли, милейший, мне уже доводилось сталкиваться с подобными идеалистами.
– Вот как? – Теперь уже сантинель приостановился.
– В Дрездене. Почему-то у нас в Германии особенно много подобных… если сравнивать с другими европейскими странами. О Востоке и Америке ничего не скажу, господа. Наверное, это влияние нашей философии. Но среди немецких Светлых и правда не так редко попадаются такие, кто хотел бы исправить человечество без промедления. У нас про таких говорят, что у них особый тип ботинок. Из-за этого даже прозвище для них завелось – «шухарт»[12]. Они
