Самое раннее воспоминание о восхитительном страхе относится к его детским годам. В семь лет он вместе с бабушкой отдыхал на море в Нортумберленде.
– С нами вместе жила моя старшая кузина Сара. Она постоянно рассказывала истории о привидениях, обитающих на пирсе и набережной, о духе монаха, который там скитается. Это приводило меня в ужас – и одновременно вызывало восторг.
Когда Барри было тринадцать лет, Сара показала ему первый фильм ужасов («Восставший из ада II», садомазохистская лента 80-х годов). Барри так напугался, что сбежал на середине, но на следующий день досмотрел до конца, а потом смотрел фильм каждый день, пока Сара гостила у них. Очарование и возбуждение, вызванные страхом, были слишком сильны, чтобы им сопротивляться.
Может показаться, что более взрослая кузина занималась психологическим буллингом (травлей). Возможно, так оно и было, но Барри говорит, скорее, о теории переноса (иррадиации) возбуждения{371}. Интенсивная стимуляция, особенно вызванная страхом и связанной с ним реакцией «дерись или беги», а также выбросом адреналина, вызывает мощное возбуждение и чувствительность, которые выходят за рамки источника первоначального испуга (системы вашего организма не сразу приходят в нормальное состояние). В результате то, что раньше было нейтральным, теперь кажется стимулирующим: мозг «переключил передачу», и все вокруг стало более живым. Возбуждение от страшного переносится на то, что прежде выглядело самым заурядным.
Добавьте сюда то, что система вознаграждения в мозге активизируется не только в приятные моменты, но и тогда, когда прекращается нечто плохое (аверсивное, говоря научным языком){372}. Ваше подсознание говорит: «Мне не нравилось то, что происходило, но теперь все кончилось. Как приятно этого избежать! Какое наслаждение!» Мозг счастлив, что ему удалось остаться в живых, и вас захлестывают приятные ощущения награды, которые еще более усиливаются остаточным возбуждением. Если вы когда-нибудь видели в кинотеатре человека, который после окончания фильма ужасов не может сдержать дрожь, вы понимаете, о чем я говорю.
Но при этом необходим элемент безопасности: вам нужно на каком-то уровне понимать, что опасность не настоящая, иначе она приведет вас в ужас, как и должна. Мало кто из выживших при землетрясении или пожаре хотел бы снова испытать подобные ощущения. Барри был напуган, но находился в безопасной среде, в окружении родных и близких. Он сохранял чувство контроля{373}, поэтому ему было приятно пугаться, не ощущая опасности. Неудивительно, что он на это подсел.
Барри к тому же увлечен охотой на привидений. Он действительно верит в призраков, но не надеется, что ему удастся хоть одного из них увидеть. Поэтому он часто проводит выходные в домах и замках с привидениями, вооружившись сложнейшими приборами и устройствами, в которых современные искатели сверхъестественного не испытывают недостатка. Но и эта страсть уходит корнями в наслаждение от страха.
– Не знаю, что я сделал бы, если бы действительно увидел привидение. Думаю, что призрак меня страшно напугал бы: только представьте, увидеть дух умершего человека! Но самое классное – это возбуждение, восторг от пребывания ночью в пустом замке, где живут призраки. Направляешься к двери, которая ведет куда-то во мрак, кровь стучит в висках, адреналин гуляет в крови, волосы дыбом встают от ужаса… Это затягивает.
В своих увлечениях Барри не одинок: многие ученые выделяют особый тип личности – искатели острых ощущений{374}. Генетические исследования показывают, что у таких людей путь награды менее реактивен, чем у обычных людей, поэтому им необходима особая острота ощущений. От игры со смертью они испытывают то же удовольствие, какое вы или я можете испытать от чашки кофе или хорошо приготовленного сэндвича{375}.
Но как в эту картину вписываются книги и фильмы о серийных убийцах? Удовольствие от страха – это одно, но испытать такое ощущение можно и без вида истерзанных, расчлененных трупов. И все же люди находят в этом странное наслаждение. Ведь подобные картины должны быть для нас отвратительны, верно? Так и есть для многих людей. Многие даже страдают настоящей гемофобией – боязнью крови{376}. Но немало и таких, кто наслаждается «пыточным порно» – весьма доходным кинематографическим жанром.
Это можно объяснить. В действие вступает тот же процесс, что и во время ужаса и страха: нечто неприятное прекращается, и мозг воспринимает это событие как позитивное. Говорят, что это связано со снятием психологической напряженности{377}. Восприятие, а затем устранение жестоких образов, порождающих стресс, и облегчение действуют почти как юмор, только более страшным, кровавым способом. Ощущения могут быть вызваны новизной: ничего подобного в нормальной жизни мы не видим, а новое зрелище всегда возбуждает. Может быть, это катарсис? Или врожденное любопытство, которое заставляет нас смотреть на страшное, чтобы избежать его в будущем?{378}
Все эти факторы важны в разной степени для разных людей. Но я обратил внимание на слова Барри: он страдает обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Хотя он не считает свое состояние связанным с любовью к страшному и ужасному, исследования показывают, что такие люди более подвержены тому, что иногда называют «запретными мыслями»{379}.
Если вам когда-то приходила в голову мысль изменить партнеру, или ударить того, кто вас раздражает, или столкнуть приятеля со скалы, куда вы поднялись вместе, или украсть деньги, оставшиеся без присмотра, – значит, запретные мысли вам знакомы. Они приходят нам в голову, но мы твердо знаем, что не должны им поддаваться, потому что они неправильны или дурны. И все же они у нас есть. К счастью, это никоим образом не говорит о нашей испорченности. Это совершенно нормально. Помните, что мощный человеческий мозг может предсказывать, представлять и предвосхищать события и их исход, формируя постоянно обновляющуюся симуляцию, мысленную модель мира{380}. Но мозг не просто сидит и ждет, когда что-то произойдет. Он постоянно проверяет границы и оценивает варианты – так в вашем ноутбуке происходит много процессов, пока вы набираете свой текст. Мозг рассматривает возможные варианты действий в каждой ситуации, даже в гипотетической. И многие такие варианты оказываются неприятными или неправильными.
У нас есть моральные границы, этические ограничения и табу. Некоторые из них инстинктивны (например, нежелание неприятия со стороны группы), но многие порождены культурой и воспитанием. Если вы выросли в ортодоксальной еврейской семье, то одна мысль о поедании свинины будет запретной. Но если вы агностик, в этом нет ничего дурного. В большинстве культур причинение серьезного вреда другим людям считается поступком аморальным. Но для мозга это всего лишь вариант. Благодаря основным инстинктам и побуждениям мы можем об этом думать – и думаем. Эти мысли стремительно появляются и так же быстро исчезают, как только мы замечаем их. Такой процесс технически правилен, поскольку закрепляет
