Три Семерки пригласил с собой еще двоих сотрудников, которые разместились в машине Руденко по обеим сторонам от Гудкова. Яне пришлось сесть впереди. «Не зря, не зря мне Джокер это видение подарил,» – думала она, пристегиваясь ремнем безопасности.
– Семен Семеныч, – сказал один из оперов, когда автомобиль отъехал, – по твоему вопросу полный пролет.
– Слышала, Яна, – обратился в гадалке Руденко, – это насчет «Паруса», я так и знал. А ты говорила, надейся. Вот невезуха!
– Ладно, Семен Семеныч, – решила успокоить друга Милославская, – все равно относительно «Паруса» большое дело сделано. Да и с этой Алей нам вон как повезло…
Конечно, сказанное коллегой Руденко ее расстроило, но сейчас не время было предаваться отчаянью, потому что предстояло осуществить, пусть и не связанное с убийством Воробьева, но все же важное и серьезное дело. «Над этим я подумаю потом», – сказала себе гадалка, размышляя о дальнейших планах поисков убийцы Воробья.
Ехали молча. Гудков указывал дорогу, приведя в итоге оперов в лесопосадки, находящиеся в нескольких километрах за городской свалкой.
– Яна Борисовна, посиди-ка в машине, – сказал гадалке Руденко, останавливая «шестерку».
– Ни за что! – парировала Милославская.
– Это зрелище не для женских очей, – посмеиваясь, заметил один из помощников Семена Семеныча.
– Ну и что, – настойчиво ответила ему Яна.
Три Семерки больше не спорил, и не потому, что гадалку порой переубедить было почти невозможно, а потому что момент был слишком напряженный и неподходящий для склок и ругани. Подыскивать аргументы ему просто было некогда.
– Веди! – сказал он Гудкову.
Тот повел. Лесопосадки заросли густым бурьяном, пробираться сквозь который было довольно трудно. Одежда идущих вскоре покрылась репьями и мелкими колючками.
– О боже! – испуганно воскликнула гадалка, первой увидев впереди подозрительный предмет. – Что это такое?
Единомышленники приблизились к глубокой ложбине, внутри которой тоже росли деревья. Издалека это маленькое мелколесье было и не видно. Однако Яна, старательно оглядывающая все вокруг, все же увидела то, что искала. Но ни она, ни Семен Семеныч, ни его коллеги не могли догадаться сразу, что подозрительный предмет и есть труп Мухи. На него указал Гудков, и только тогда все поняли, насколько ужасное зрелище им открылось. Труп был подвешен к дереву и сожжен. К тому же над ним поработало время…
Милославская брезгливо отвернулась, мучимая резким приступом тошноты. Мужчины разразились нецензурной бранью непонятно в чей адрес и ближе подошли к трупу. Они стали бурно обсуждать увиденное, спрашивая о деталях этой ужасной расправы у Гудкова. Тот отвечал уже без сопротивления.
Гадалка стояла немного в стороне. Поток бурных мыслей охватил ее голову. Она даже не слушала, о чем говорили мужчины, а только думала, думала, думала. Когда наконец Яна была окончательно убеждена, что ее соображения не просто бредовая идея, она подошла ближе ко всем и сказала Руденко:
– Семен Семеныч, не кажется ли тебе почерк этого убийства знакомым?
– Подожди, – отмахнулся тот, увлеченный ходом другого разговора.
– Нет, это ты подожди! – резко заявила Милославская.
Три Семерки удивленно посмотрел на нее. Все замолчали.
– Труп подвешивают и поджигают… Тебе такая картина окончательной расправы незнакома?
Руденко молчал, хлопая глазами.
– Нет, это дело рук не киллеров, не наемных убийц, не итог разборок между богатыми людьми… – задумчиво пробормотала гадалка.
– Ты… ты на что намекаешь? – начиная соображать, прошептал Семен Семеныч.
– На то самое, – отрезала Яна. – Гудков, что вам известно об убийстве бизнесмена, владельца казино, Алексея Воробьева? – отчеканила она, глядя на арестанта.
– Ничего не известно, – процедил тот.
Руденко накинулся на Гудкова, принявшись допрашивать его по всей строгости. Но тот упрямо твердил:
– Про Муху я вам все сказал, а об этом знать ничего не знаю.
Даже никакие угрозы на него не действовали. Он смотрел остекленевшими глазами и твердил словно наизусть заученную фразу. Решено было ехать назад, в отдел, а сюда прислать соответствующую опергруппу со всем необходимым инструментарием для освидетельствования найденного трупа.
Гудков сидел в машине чернее тучи и только молча смотрел в окно. Опера тоже молчали, думая о том, как побыстрее отловить сообщников Гудкова в убийстве Мухи. Семен Семеныч мысленно проводил параллель между его убийством и убийством Воробьева. Разные совершенно люди… Могли ли они попасть в лапы одной шайке опустившихся бродяг?
Яне же не терпелось поскорее попасть в кабинет к Руденко и прибегнуть к последнему средству, которое еще давало ей надежду на раскрытие внезапно возникшей загадки. Она хотела взяться за карты и с их помощью «разговорить» замкнувшегося преступника.
Как только прибыли обратно, гадалка поторопила и Три Семерки, и Гудкова, требуя от обоих поскорее двигаться к кабинету. Семен Семеныч, размахивая руками, пытался доказать, что должен оповестить о случившемся начальство и дать все необходимые указания.
– Десятью минутами позже, – сказала ему Милославская, настояв все же на своем.
Тот что-то недовольно пробурчал в ответ, но все же подчинился: пустил гадалку к себе, сам плюхнулся на стул в дальнем углу кабинета. Когда Яна достала карты, он посмотрел на нее скептически, но ничего не сказал. Милославская выбрала карту «Чтение» и положила ее на стол перед собой, снова задав Гудкову вопрос:
– Что вам известно об убийстве Алексея Воробьева?
Тот упрямо промолчал в ответ, а Яна тем временем накрыла рукой карту и почти в одно мгновенье слилась с ней. Настолько силен был ее энергетический прилив. Она сверлила глазами допрашиваемого, мысленно твердя: «Думай об этом!». Сначала мысли арестанта читались неразборчиво, представляя собой серый клубок отрывочных фраз, но чем больше Яна напрягалась, тем яснее для нее становились соображения подозреваемого.
– Если б вы раскрыли убийство Мухи, – думал Гудков, – этого бы не случилось. – Ваши раззявы только вдохновили нас хлопнуть этого урода… Помню, когда он еще только свое казино строил, мы на него две недели батрачили, а он нас кинул, не заплатив ни гроша. Так ему и надо. Нам повезло: Воробей позже, но все же попался неожиданно для самого себя под нашу горячую руку.
Милославская концентрировала свою энергию, прикладывая все большие усилия, и мысли Гудкова открывались ей во все большей четкости.
– Правда, мы не знали сначала, что это Воробей. Кожух сказал, что в парке на лавке спит какой-то мент. Алька еще всех раззадорила, сказала, что надо его избить, пока он мертвецки пьян, потому что менты ее бывшего сожителя упекли за решетку. Удостоверения у спящего не оказалось, зато мы узнали в нем Воробья…
Карта вдруг прекратила свое сотрудничество с Милославской, но ей и без того было все ясно.
– Вот что, Гудков, – сурово проговорила она, собрав оставшиеся после гадания силы, – Алексей Воробьев, расстроенный подрывом своего «Джипа», употребил слишком много алкоголя, так много, что, присев на лавку, уснул.
Гудков изменился в лице.
– Вы в это время находились в этом сквере. К вам подошел бомж по прозвищу Кожух, сказал, что на лавке спит мужик. Он почему-то решил, что это мент, и предложил вам полазить у него по карманам. Но ваша подруга Алька вдруг вспомнила старое и решила, что может отомстить всем ментам, поиздевавшись над этим. Когда вы полуживого начали бить, то узнали в нем Алексея Воробьева. Но это только еще больше
