Выпив последний глоток, она спросила его:
— Машину, ты взял сегодня?
— Да, пошёл автодилеру, которого мне посоветовал Малкович.
— Красивая.
— Прежде всего, полезная.
— Спасибо за всё это.
— Перестань. Терпеть не могу, когда ты благодаришь меня.
— Хорошо, тогда давай скажем так: уродливый мудак, ты не должен был забирать меня из больницы, убирать и готовить для меня.
Маркус улыбнулся.
— Так-то лучше.
— Как ты узнал, где я?
— Когда я вернулся, то об этом мне сказал каждый, кто живёт в доме.
— Они милые люди.
— Как ты сейчас себя чувствуешь?
— Лучше. Я очень беспокоюсь о своей бабушке, но мне лучше.
— Она поправится.
— Я сильно на это надеюсь.
— Для начала, если ты не хочешь, чтобы по её возвращении ты заболела сильнее чем она, то ложись на диван и накройся.
— Да, так лучше. Тем более через пару часов мне нужно идти на работу.
Маркус последовал за ней и сел рядом на диване. Он занимал почти целиком весь диван и одним своим коленом решительно её касался, как будто между ними возникла – и имелась в реальности – близость, которая не вызывала больше смущение от прикосновений.
— Ты же не думаешь вернуться к работе в этой дыре.
Пенелопа нахмурилась.
— Конечно, вернусь.
— Нет, ты найдёшь другую работу и не по ночам.
— Но послушайте его. Это моя работа, я вернусь и ещё как.
— Тебе нравится?
— В каком смысле?
— Это твоя страсть? Твоя тайная мечта?
— Нет, конечно, нет, но не всегда имеется возможность воплотить свои мечты! Работать вышибалой это твоя заветная мечта?
— Нет, и в действительности я буду там работать ещё совсем не долго.
— Я не думала что ты тот, кто верит в мечты.
— Скажем так, меня достали тюрьмы всех видов. Включая и дерьмовую работу с мизерной оплатой.
—Окей, но твой случай другой. Через несколько дней ты уйдёшь. Ты будешь жить под звёздами, в конюшнях, где захочешь. Я должна остаться и работать, нравится мне это или нет.
— Найди другую работу.
— Знаешь, ты просто ненормальный? Думаешь, если бы я нашла хорошую работу, то попала бы в «Well Purple»? У меня нет специальности, я не ходила в колледж, и не думаю, что все только и мечтают меня нанять, и хорошо мне платить.
— Что бы ты хотела делать?
— То, что я хотела бы делать в своей жизни не может быть сделано здесь.
— Что?
Пенни подтянула ноги, свернувшись калачиком на диване. Она на мгновение прикусила губы, а потом пожала плечами.
— Жить в сельской местности. Заботиться о животных, рубить дрова и продавать выращенные на земле продукты, чтобы жить.
На мгновение Маркус молчаливо рассматривал её, как будто пытался переварить это откровение. Наконец он сказал:
— Мне кажется это отличная мечта.
— Да, и как я могу воплотить её? Начну выращивать базилик на пожарной лестнице?
— Нет, найди другую работу, нечто среднее между дерьмом и мечтой.
— В этом районе ничего нет, Маркус. Я уже всё прочесала.
— Это означает, что ты изменишь район для поиска.
— Но послушайте, какой тон! Если я буду вынуждена работать в другом районе, то потрачу большую часть того что зарабатываю для оплаты транспорта, но, прежде всего, мне понадобится целая жизнь на дорогу. Я должна находиться как можно ближе к бабушке, тем более сейчас.
— Я буду отвозить тебя.
— Конечно! Ты меня отвезёшь! И до каких пор? До следующей недели. А потом? Пожалуйста, прекрати эти разговоры, у меня болит голова.
Включила телевизор на первую попавшуюся программу. У неё появилось безумное желание ударить его. Легко ему рассуждать, легко для того, кто через несколько дней уйдёт со своей потрясающей Франческой.
Несколько минут телевизор трещал в полной тишине. Пенни сидела в воинственной позе, согнув в одну сторону ноги и скрестив на груди руки. Внезапно она услышала рядом с собой шорох, и Маркус придвинулся к ней ближе, обняв её за плечи рукой.
— Пенни, я не хочу, чтобы ты вновь возвращалась в «Well Purple», — упрямо повторил он.
— У тебя нет никакого права на это.
— Напротив, я его имею.
Она уставилась на него яростным взглядом.
— Ах, да? С чего бы?
Маркус не ответил. Он исследовал её взглядом вместо того чтобы дать какое-либо объяснение; в тишине, полной кричащих откровений, которые должны быть сказаны. Он протянул другую руку к ней и положил её на щёку, едва задев губы большим пальцем. Он не делал ничего другого – только это лёгкое прикосновение, только этот палец, который одно прекрасное мгновение путешествовал по её надутым губам.
Пенни не поддалась убеждениям и вернулась к нападению:
— Ты выглядишь как засранец. Тебе когда-нибудь это говорили?
— Это фактически моё второе имя.
Она раздражённо выдохнула.
— Напомню, я должна тебе заплатить ещё за две недели. Думаешь, деньги падают с деревьев? Мне странно, что именно ты начинаешь такие разговоры.
Маркус сохранял молчание. Он оставался неподвижен, продолжая обнимать её одной рукой за плечи, а другую, той, что прежде ласкал, положил перед собой, плотно сжав кулак и устремив взгляд в телевизор, где шёл старый черно-белый фильм. Пенни почувствовала укол в сердце, когда поняла, что это вестерн с Джоном Уэйном. Она подумала о бабушке и таинственном Джоне, секрете в её жизни, который обогащался новыми подробностями при каждом рассказе. И она хотела бы позвать её, сказав: «Барби, иди, посмотри, кого показывают по телевизору!»
Неожиданно её озарило – как она будет жить без неё. Одиночество и тишина. Некого любить и никто не будет любить её. У неё не было ни братьев, ни сестёр, ни дядей, никого кроме Барби. Внезапно, она разрыдалась, спрятав лицо на своих коленях.
Она не заметила этого сразу, потому что её разрушала огромная боль от этой зловещей мысли, но только после того, когда икота становилась слабее, поняла что Маркус сжимал её обеими руками. Она оказалась прижатой к его груди, шмыгая носом и наблюдая, как Джон Уэйн держал в руках винтовку, в сдвинутой набок шляпе и с кривой ироничной улыбкой на лице.
— Мы поступим так, — предложил Маркус. — По крайней мере, сегодня вечером ты отдыхаешь. И завтра мы поговорим об этом снова.
— Мы двое, не должны возвращаться, ни к какому разговору, — пробормотала Пенни, растягивая фразу из-за повторяющейся непроизвольной икоты. — Я не понимаю. Тебе вообще не всё равно?
— Я очень переживаю о тебе.
— Я понимаю, что ты хочешь утешить меня после того, что произошло сегодня. Но я ненавижу ложь и даже в такие моменты она невыносима.
— Это не ложь. Я очень беспокоюсь о тебе.
Пенни отстранилась на мгновение, чтобы внимательно на него посмотреть.
— Ты слишком любезен
