Как оно было, мне потом рассказал Виталька. Дознались, что Оля купила билеты на проходящий ночной поезд – ларёчница с вокзала пропалила. В Москву собрались, значит. За несколько часов до прибытия пацаны окружили вокзал, прочесали все прилегающие улицы. Нет нигде. А беглецы тем временем в товарняке прятались, сидели в нём почти сутки. И когда подошёл поезд, выскочили и по путям попытались к нему пробраться. Думали, спасутся, темнота ж вокруг. Но братва их накрыла. Когда они поняли, что спасения нет, началось страшное. Роща своими руками взял Олю за горло и задушил. Осторожно положил на землю, простился. И потом человек шесть наших положил, прежде чем его самого убили. Хватал и со всей силы головой об рельсы. Или бил насмерть, такой удар у него был.
Дело прогремело на всю область. Вот тут нас всех менты и взяли в оборот. Половину центровых закрыли. Витальке повезло – его как раз в армию забрали. Была осень девяносто четвёртого.
Глава 15
Туми потянулась, с удовольствием провела руками по талии. Ни одного лишнего грамма. Главное – смогла справиться с этим сама, только спорт и правильное питание, никаких таблеток. Посмотрела на себя в зеркало: маленькое, чуть асимметричное лицо, с еле уловимыми азиатскими чертами. Она выглядела моложе своих двадцати семи. Пожалуй, даже лучше, чем два года назад. Как точёная шахматная фигурка.
Она прошла на кухню, заварила травяной сбор, поставила чайник прямо на широкий мраморный подоконник. Скоро листья совсем закроют высокий второй этаж дома, и не будет видно ни машин, ни дома напротив, ни чужой ненужной жизни, ни суеты переулка.
Её первый в жизни вид из окна был совсем другой. Чахлые низкие клёны где-то далеко внизу, блочные девятиэтажки и круглое синее небо. Она любила забираться на широкий кухонный стол, упиравшийся краем в стекло, и растопыривать руки в стороны. Ей казалось, что она птица, которая кружит в небе, трогает пальцами-крыльями влажные и тёплые облака. Бабушка сходила с ума от страха. Сгребала её со стола и говорила, что в следующий раз возьмёт её к себе, только когда сделает решётки на окнах. Но решётки так и не появились. А бабушка всё равно забрала её, потому что родители слишком шумно разводились. Согласны они были только в одном: для ребёнка будет лучше временно пожить у бабушки. Временное превратилось в постоянное. И стало первой настоящей удачей в её жизни.
Любимым воспоминанием детства были бабушкины рассказы, Туми их слушала, привалившись к уютному боку и накручивая на палец бахрому старого платка. История всегда начиналась в Харбине, где прадед Туми, Михаил Васильевич, работал инженером-путейцем на КВЖД, а в свободное время играл на трубе с самими братьями Лундстремами.
– Отца в городе любили, – говорила бабушка. – Везде он был желанным гостем.
В 1935 году КВЖД продали японцам, семья переселилась в Казахстан. Братья Лундстремы со своим оркестром поехали в Москву, но оказались в ссылке – в Казани. Мудрый Михаил Васильевич, хоть и беззаветно любил музыку, рассудил, что от центра лучше держаться подальше. Но разнарядка НКВД настигла его и на окраине советской империи – по обвинению в шпионаже в пользу японцев Михаила Васильевича арестовали и через три дня приговорили к расстрелу.
И вот тут начинались чудеса. Приговор приводили в исполнение в местечке под названием Албасты Сай – овраг, где водится нечисть. Эти слова в бабушкином пересказе звучали страшнее любого проклятия ведьм. И стали тайным заклинанием для Туми. «Албасты сай», – шептала она, когда ей было жутко одной в темноте. «Албасты сай», – говорила, когда вытягивала экзаменационный билет. «Албасты сай», – бормотала под нос перед тем, как выйти на сцену.
То ли эта самая нечисть, то ли счастливая случайность спасли её прадеда от смерти. Расстрельной работы в те времена было много, и даже если конвоиры после приведения приговора в исполнение слышали стоны раненых, то берегли пули – для следующей партии обреченных. По опыту знали, что из этого оврага никто не возвращался.
Но раны Михаила оказались не смертельными. Он выбрался из-под тел убитых, дополз до ближайшего хутора и потерял сознание на пороге чужого дома. Там жила семья счетовода Эркена, и казахи, несмотря на безумный риск, спрятали Михаила и выходили его.
– Они просто не побоялись открыть дверь и втащить еле живого врага народа в дом. С этого момента, – рассказывала бабушка, – начинается вторая жизнь нашего рода.
Когда Михаил окреп, он вышел на центральную улицу посёлка и направился прямиком в НКВД, потому что не собирался всю жизнь прятаться по подвалам, как червь. И вот тут произошло второе чудо – реабилитировать его, конечно, никто не стал, но местное начальство рассудило, что казнить два раза нельзя. Михаила отпустили с миром. Туми, которая была последняя в роду, как реликвию, хранила характеристику Михаила Васильевича с абсурдной записью: «…образованный, коммунист. И даже после расстрела честно служил своей родине».
Жизнь связала Михаила с Эркеном не только историей чудесного спасения. Проработав несколько лет учителем музыки в школе, Михаил женился на Агнешке, светловолосой учительнице математики. Теперь две семьи дружили домами. Бабушка любила говорить, что познакомилась со своим женихом, сыном Эркена, прямо в колыбели.
– Мы друг без друга жизни не могли представить, – говорила она, убирая внучке чёлку со лба, – вот и поженились, когда время подошло. Только представь, сколько в тебе намешано!
По воле деда Михаила в доме всегда звучала музыка. Бабушка стала фольклорной певицей и мечтала, что Туми, у которой оказался абсолютный слух, пойдёт по её стопам.
Именно бабушка после переезда в Москву нашла для внучки хорошего педагога по «народному» вокалу. Но Туми этого было мало. Втайне от бабушки она собрала свою рок-группу. В девятом классе из Анели Тумишевой превратилась в Туми. Борька, их гитарист из параллельного класса, придумал. Ты, сказал, как Туми Иши – пирамидка из камней по-японски. Так и прилипло. Исполняли они в основном каверы. Борька даже договорился, чтобы их пускали поиграть в «Пятнадцать центнеров», на один вечер в неделю – за пиво.
Там-то её и услышал модный продюсер и композитор Макар Фалалаев, больше известный в Москве как «Фа-мажор» – за крутость, а для своих – просто Фафа. Фафа взялся за них всерьёз. Через неделю уволил Борьку и всех школьных музыкантов, подогнал опытных лабухов, запер Туми в студии на три недели, записал диск, оплатил ротацию на радио и отрядил новую группу «Туми» из Москвы – на первый «чёс по провинции». И понеслось: сольники в клубах, сборные концерты на стадионах, корпоративы. Папарацци и подкармливаемая Фафой пресса полюбили Туми. Потихоньку дошло и до изданий «лайф-стайл», была даже одна
