У нас на Земле и там, в глубинах пространства, расцветает жизнь – могучий источник мысли и воли, который впоследствии превратится в поток, широко разлившийся по вселенной. Поток, который соединит отдельные ручейки в могучий океан мысли.
И Шатров понял, что впечатления, пережитые им ночью, вновь разбудили застывшую было силу его творческого мышления. Тому залогом открытие, заключенное в коробке Тао Ли…
Он будет действовать дальше, не боясь нового, как бы невероятно оно ни было.
Старший помощник капитана парохода «Витим» небрежно облокотился на сверкающие в солнечных лучах поручни. Большой корабль словно уснул на мерно колыхающейся зеленой воде, окруженный медленно перебегающими бликами света. Рядом густо дымил длинный, высоконосый английский пароход, лениво кивая двумя белыми крестами массивных мачт.
Южный край бухты, почти прямой и черный от глубокой тени, обрывался стеной красно-фиолетовых гор, изборожденных лиловыми тенями.
Офицер услышал внизу твердые шаги и увидел на трапе мостика массивную голову и широкие плечи профессора Давыдова.
– Что так рано, Илья Андреевич? – приветствовал он ученого.
Давыдов прищурился, молча осмотрел солнечную даль, а потом взглянул на улыбавшегося старшего помощника:
– Хочу попрощаться с Гавайями. Хорошее место, приятное место… Скоро отходим?
– Хозяина нет – оформляет дела на берегу. А так все готово. Вернется капитан – сейчас же пойдем. Прямо домой!
Профессор кивнул головой и полез в карман за папиросами. Он наслаждался отдыхом, днями вынужденного безделья, редкими в жизни настоящего ученого. Давыдов возвращался из Сан-Франциско, куда ездил делегатом на съезд геологов и палеонтологов – исследователей прошлого Земли.
Ученому хотелось проделать обратный путь на своем, советском пароходе, и «Витим» подвернулся очень кстати. Еще более приятным был заход на Гавайские острова. Давыдову за время стоянки удалось познакомиться с природой этой страны, окруженной необъятными водными просторами Тихого океана. И сейчас, оглядываясь кругом, он ощущал еще большее удовольствие от сознания скорого возвращения на родину. Много интересных мыслей накопилось за дни неторопливого, тихого раздумья. Новые соображения теснились в голове ученого, властно требуя выхода – проверки, сопоставлений, дальнейшего развития. Но этого нельзя было сделать здесь, в каюте парохода: не было под рукой нужных записей, книг, коллекций…
Давыдов погладил пальцами висок, что означало у профессора затруднение или досаду…
Правее выдававшегося угла бетонного пирса как-то внезапно начиналась широкая аллея пальм; густые перистые кроны их отливали светлой бронзой, прикрывая красивые белые дома с пестрыми цветниками. Дальше, на выступе берега, прямо к воде подступала зелень низких деревьев. Там едва покачивалась голубая, с черными полосами лодка. Несколько юношей и девушек в лодке подставляли утреннему солнцу свои загорелые стройные тела, громко пересмеиваясь перед купаньем.
В прозрачном воздухе дальнозоркие глаза профессора различали все подробности близкого берега. Давыдов обратил внимание на круглую клумбу, в центре которой возвышалось странное растение: внизу густой щеткой торчали ножевидные серебряные листья; над листьями почти на высоту человеческого роста поднималось красное соцветие в форме веретена.
– Вы не знаете, что это за растение? – спросил заинтересованный профессор у старшего помощника.
– Не знаю, – беспечно ответил молодой моряк. – Видел его, слыхал, что редкостью у них считается… А скажите, Илья Андреевич, верно, что вы были моряком в молодости?
Недовольный переменой разговора, профессор нахмурился.
– Был. Какое это сейчас имеет значение? – буркнул он. – Вы лучше…
Где-то за строениями слева завыл гудок, гулко раскатившийся по тихой воде.
Старший помощник сразу насторожился. Давыдов недоуменно огляделся.
Тот же покой раннего утра реял над маленьким городом и бухтой, широко раскрытой в голубую даль океана. Профессор перевел взгляд на лодку с купальщиками.
Смуглая девушка, очевидно гавайянка, выпрямилась на корме, приветливо помахав русским морякам высоко поднятой рукой, и прыгнула. Красные цветы ее купального костюма разбили изумрудную стеклянистую воду и скрылись. Легкая моторка быстро промчалась в гавань. Минуту спустя на пристани показался автомобиль, из него выскочил капитан «Витима» и бегом устремился на свой корабль. Вереница флагов поднялась и затрепетала на сигнальной мачте. Капитан, задыхаясь, взлетел на мостик, стирая лившийся по лицу пот прямо рукавом белоснежного кителя.
– Что случилось? – начал старший помощник. – Я не разбираю этот сиг…
– Аврал! – закричал капитан. – Аврал! – И схватился за ручку машинного телеграфа. – Готова машина?
Капитан склонился к переговорной трубе и после короткого разговора с механиком отдал ряд отрывистых приказаний:
– Все наверх! Задраить люки! Очистить палубу! Отдать швартовы!
– Russians, what shall you do??[4] – вдруг тревожно проревел рупор с соседнего корабля.
– Go ahead![5] – немедленно ответил капитан «Витима».
– Well! At full speed![6] – с большей уверенностью откликнулся англичанин.
Глухо зажурчала вода под кормой, корпус «Витима» дрогнул, пристань медленно поплыла вправо. Тревожная беготня на палубе смущала Давыдова. Он несколько раз бросал вопросительные взгляды на капитана, но тот, поглощенный маневрированием корабля, казалось, не замечал ничего кругом.
А море по-прежнему плескалось спокойно и мерно, ни одного облака не было видно в знойном и чистом небе.
«Витим» развернулся и, набирая ход, двинулся навстречу простору океана.
Капитан перевел дух, достал из кармана платок. Окинув зорким взглядом палубу, он понял, что все с тревогой ждут его разъяснений.
– Идет гигантская приливная волна от норд-оста. Я полагаю, единственное спасение судна – встретить ее в море, на полном ходу машин… Подальше от берега!
Он повернулся к отдаляющейся пристани, как бы оценивая расстояние. Давыдов посмотрел вперед и увидел несколько рядов больших волн, бешено мчавшихся к земле. А за ними, как главные силы за передовыми отрядами, стирая голубое сияние далекого моря, тяжко несся плоский серый холм гигантского вала.
– Команде укрыться внизу! – приказал капитан, резко двинув ручку телеграфа.
Передние волны по мере приближения к земле вырастали и заострялись. «Витим» резко дернулся носом, взлетел вверх и нырнул прямо под гребень следующей волны. Мягкий тяжелый шлепок отдался в поручнях мостика, крепко зажатых в руках Давыдова. Палуба ушла под воду, облако сверкающих водяных брызг туманом встало перед мостиком. Через секунду «Витим» вынырнул, нос опять понесся вверх. Мощные машины содрогались глубоко внизу, отчаянно сопротивляясь силе волн, задерживавших корабль, гнавших его к берегу, стремившихся разбить «Витим» о твердую грудь земли.
Ни одного пятна пены не белело на обрыве исполинского вала, который поднимался со зловещим хрипом и становился все круче. Тусклый блеск водяной стены, стремительно надвигавшейся, массивной и непроницаемой, напомнил Давыдову кручи базальтовых скал в горах Приморья. Тяжелая, как лава, волна вздымалась все выше, заслоняя небо и солнце; ее заостряющаяся вершина всплыла над передней мачтой «Витима». Зловещий сумрак сгущался у подножия водяной горы, в черной глубокой яме, куда соскальзывало судно,
