Где это видано, чтобы до нее хоть у одной великой княгини был собственный дворец внутри великокняжеского! Материальное свидетельство этого стояло с противоположной стороны переднего двора в виде Постельной избы, в прошлом княгининой половины. Сейчас, по существу, она пустовала. Меня размеры такой спальни смущали, потому-то и перебрался в помещение поменьше и уютнее.
– Те, что ли? – спросил я у Прохора, указывая на группу, частью уже попадавшую на землю.
– Они самые.
– Не много ли? Ты же говорил, их меньше должно быть.
– Так охраняют, чтобы не убегли.
– Чего им избегать встречи со мной?
– Так кому охота наказанье получать? Вот и стерегут.
– А чего их наказывать, вроде не собирался, а есть за что?
– Завсегда есть, только поискать. Да колымага та же. Срамота-то какая! И на ней великому князю мука одна, а не поездка.
– С чего это ты так решил, или не по нраву пришлось ехать со мной? Молчишь? Тогда понятно.
М-да… Еще говорят, имидж не все. Тут, если про тебя начальство вспомнило, быть беде. Логика, однако. Да и не припомню, чтобы кому награду какую раздавал. Этак не лучше Шуйского стану. Надо менять восприятие особы великого князя Московского, особенно в разрезе того, что это я.
– Не вели… – завопил один из упавших на землю, направляясь ко мне на коленях.
– Уговорил, не буду! – нанес я упреждающий удар в ответ.
Слушать о том, что не было у него никакого злого умыслу, а ежели что не так, то бес попутал. А еще, если что, то всенепременно голову положит во славу государя. Правда, ковать железо надо пока горячо, иначе очухается, и от уверений в преданности не отбрехаться.
– Прохор, проследи, чтобы сему мужу…
– Тихон.
– Так вот, чтоб ему выдали рубь серебряный. Остальным – копеек по половине того рубля каждому. За усердие и радение о благе великого князя. Смотри, проверю.
На минуту образовалась тишина. Четверка страдальцев, думавшая, как бы избежать наказания или хотя бы огрести поменьше, впала в ступор. Я даже засомневался: может, лучше наказать было, а потом их прорвало. Избежать пункта, ежели что, то все, не удалось. Послушав немного, понял, что если это излияние не прервать, то придется надеть белые саваны и ангельские крылья, потому как другое будет невместно.
– А теперь слушай меня. Раз уж показали такую удаль, то будете делать две новые повозки, специально для меня. По-моему делать будете, а не как эта колымага, – проговорил я, грубо перебив очередные восхваления в свой адрес.
Если бы только знал во что выльется, казалось бы, простое дело, изготовление кареты для себя любимого, то дважды подумал бы, а может, все равно так бы и сделал. Это целая история с приспособлениями для массового изготовления колес, кованые оси и поворотные круги, спровоцировавшие в итоге надобность хотя бы подобия токарных и расточных станков, начало работ по искусственному наждаку, создание наждачных тканей и заточных станков на ее основе. Их изготовить было куда проще, чем сразу круги спекать. Создание проволочного и пружинного производств, для диванов. А история с рессорами. А появление целой области в обработки дерева, которую даже затрудняюсь назвать. Княгинина половина превратилась в столярную мастерскую, где стали собирать уникальные наборные столы, лавки, табуреты из распиленного капа и покрытые лаком. Хоть сейчас паркеты делать начинай, пока негде. Нынешний дворец для таких целей, только если руку набивать. Хотя почему бы и нет?
Там же занялись отделкой будущего возка. Собственно, собрали телегу с механизмом поворота и карету, на тех же принципах, да еще и рессорах. Она совсем не походила на виденные мной старинные, особенно лаконичностью своих форм, но каждая панель на ней – это целое произведение искусства, картина из различных сортов дерева. Дверцы же украшали хорошо знакомый мне двуглавый орел с Георгием, только вместо короны была Шапка Мономаха. Собственно, по моему указу и великокняжеская печать стала такой же.
Пришлось придумать первый приказ. Не собирался, а вот сделал.
– Прохор, примешь Тихона в дьяки.
– У Ивана Ивановича все должности заняты, но обязательно для него чего-нибудь сыщем.
– Ты мне это брось, выгоните небось кого. Знаешь что, а давай сделаем приказ. Точно, делов великокняжих.
– А как же конюший?
– А с ним чего? Приказ этот будет моими делами заниматься. Или у меня их нет?
– Конечно же есть!
– То-то! Это я к тому, что пора тебе прекращать бегать везде самому. Делов вон видишь, сколько уже, вот и будешь гонять по ним дьяков, а с Тихона и начнем.
Всегда знал, что чиновники размножаются делением, а сокращаются усечением головы. Правоту первого удалось понаблюдать на примере первого приказа. Авось не последний день живем, проверим и вторую часть.
Двор стал вместо тихого такого места напоминать растревоженный улей. Поначалу еще вникал в дела, а потом, поняв, что и без меня справляются, отдал все на откуп первому приказу. Только сделали карету уже зимой, когда я уехал на Белое озеро. И надо было мне ляпнуть митрополиту, что де собрался на этом возке ехать туда.
По этому поводу даже Боярская дума собралась. Решали, что с лихими людишками на той дороге делать. Нет, тысячу раз был прав, сделав первого Тихона своим писарем. Главным по этим делам был Иван Дмитриевич Пенков, а под ним разбойная изба. Я почему-то думал, что все с Разбойного приказа начиналась. Пришлось уточнить, оказался прав.
На всю страну было три официальных человека, старший дьяк и два обычных в подчинении, кто по должности занимался лихими делами. Остальных привлекали по необходимости. Тут-то и выяснилось, что такое положение дел никого не устраивало, и вот по прошлому году стали отписывать грамотки на места, чтобы там, на добровольно-принудительных началах, подбирали для этого людей на постоянной основе. Чтоб было с кого спрашивать, а то и крайнего не найти.
Пришлось сему достойному мужу собирать людей и выезжать на проверку, как те грамоты исполняются, заодно и зачистку местности произвести. Показуха во всей красе. Глубокие у нее корни, однако. Вот так и пришлось ехать, а все язык. Не вовремя, ох не вовремя, тут как раз все закручиваться начало.
Как прорвало. И чугун тебе, в смысле мне. На радостях-то и поженил своих нянек, но как-то у них не заладилась семейная жизнь. Не пойму, чего? Шуйский этот еще крутился все вокруг,
