– Действительно красивые, – одобрил Сангре. – Твои?
Тот торопливо закивал, щеря в довольной улыбке крупные желтые зубы.
– Овес тоже нашли? – осведомился Петр.
– На возу лежит, – последовал ответ мальца.
– А вора сыскали? – с ядовитой ухмылкой осведомился Сангре. Паренек замялся, но выручил Меншик, ринувшийся обнимать вначале его, а затем Петра.
– Как уж благодарить тебя, мил человек, не ведаю. Сказывали мне, что ты истинные чудеса могешь творить, а я грешным делом сумневался, но таперича зрю – и впрямь кудесник ты, как есть, истинный кудесник, – бормотал он, прослезившись и шмыгая носом. – Всем о том поведаю и свечу в церкве поставлю во здравие твое. Самую толстую сыщу и…
– Две свечи, – поправил его Сангре. – Вторую за князя нашего, Михаила Ярославича. Он же мне повелел порядок на торжищах тверских блюсти, вот я и выполняю. Только ты в другой раз с пива разговор не начинай. Это я такой благодушный, а мои ребятки и изобидеться могли не на шутку, если бы решили, будто ты им мзду предлагаешь.
Когда Меньшик, продолжая униженно кланяться и невнятно бормоча на ходу слова благодарности, вышел, Сангре указал пареньку на скамью.
– Сидай, отрок.
– Да я и постоять могу, – откликнулся тот и вновь опасливо оглянулся на входную дверь.
– Как хочешь, – пожал плечами Сангре. – Тогда давай знакомиться. Тебя как дразнят, несуразный?
– Батюшка Лапушником прозвал. Тока нету уж его. И матушки тож. Когда татаровья с московлянами деревеньку нашу зорили, обоих посекли. И братика с сестрицами тож. А меня в полон взяли, да спасибо князю Михайле Ярославичу, ослобонили вместе с прочими. С тех пор и мыкаюсь. Обратно на пепелище возвертаться – с голоду помереть. Пытался на гуслях народ увеселять, да холоп боярский две седмицы назад походя разбил их у меня, вот я с того времени и мыкаюсь…
– Мда, печальная картина, сплошные беды. Слушай, старина, тебя в крещении часом не Иовом многострадальным нарекли?
– Не-е. Мамка лет пять назад как-то сказывала, что меня в середке разноцвета[17] родила, аккурат за три дня до Ивана Купалы. А когда крестить понесли, по святцам память святого князя Володимера была, вот поп и нарек княжим имечком.
– Ишь ты, как круто. А сколько тебе лет, юный щипач?
– Шешнадцатый годок вскорости сполнится.
– Ладно, чудной. Коль поверил мне, сейчас получишь свое серебро, бо у нас все по-честному. Но это в первый и последний раз, потому как требовался срочный возврат для рекламы оперативной работы Тверского НКВД. А вообще, Вовка, поимей ввиду, что это пошло – воровать такую ерунду.
– Да я и скрал-то впервой, – печально сообщил Лапушник.
– Тем более завязывай, коль впервой. Воровство как парашютный спорт – если первый раз не раскрылся, значит, это не для тебя. И ежели ты, чадо мое неразумное, попытаешься учинить такое вторично, я твои онучи запихаю тебе в такое место, что вытягивать ты их оттуда будешь чрезвычайно долго и с непередаваемым наслаждением. Ты меня понял?
Вовка торопливо закивал. Сангре сунул руку в карман, пошарил там, неодобрительно покачал головой и крикнул:
– Молчун, выдай-ка ему десять кун, а мои люди тебе на днях занесут.
Получив обещанное, незадачливый щипач повеселел и даже решил объяснить свое поведение. Мол, есть-то нечего, а мешка овса ему бы надолго хватило. Зипунок же схватил, потому как холодно ночью, а своя одежа больно худа.
– А колты прихватил, чтоб народ завлекать, противный? – в тон ему продолжил Петр.
– Да я про них вовсе не ведал, ей-ей! – перекрестился паренек. – Когда развязал, чуть не ахнул.
– Богатство привалило?
– Не-е, не потому. Отдать хотел. Ить, ежели ради пропитания али одежу – одно, а колты – иное. Токмо не вышло.
– А ведь он не врет, – встрял Улан. – Мужик-то упоминал, что поутру, уже после кражи, его у своего воза видел. Значит, и в самом деле хотел вернуть колты.
– Это меняет дело, – и Сангре, заметив, как жадно раздуваются ноздри юнца, всасывая в себя аромат жареного мяса, пододвинул ему миску, предложив: – На-ка, перекуси.
Тот радостно кивнул и накинулся на еду. Жевать, по всей видимости, он считал излишним, предпочитая сразу глотать, и кусок за куском мгновенно исчезали один за другим. Последний улетучился буквально через полминуты после начала его трапезы.
– Благослови тебя бог, мил человек, – умиленно произнес Вовка-Лапушник, поднимаясь с лавки и низко кланяясь. – Ежели дозволишь, пойду я?
– Погоди, – буркнул Петр, прикинув, что судя по судорожному заглатыванию у паренька и впрямь дня три, не меньше, маковой росинки во рту не было. – А ты слыхал, что я набор в дружину правопорядка веду? – осведомился он.
– Куды уж мне, – грустно отмахнулся незадачливый воришка и, тяжко вздохнув и обреченно махнув рукой, сообщил: – Эвон я какой лядащий. Ростом вышел, а силушкой господь не наделил. Меня и в холопья никто не возьмет, а ты ж поди к себе богатырей нанимаешь.
– Силушка конечно желательна, но не обязательна. Порою и таланта достаточно.
– Чего?
– Ну-у, художества, – поправился Сангре. – Один ловок необычайно, второй в разговоре без мыла кому хочешь в… – он кашлянул. – Словом, в любое место влезет. Есть у тебя какое-нибудь художество, дефективный?
Парень помялся и развел руками:
– Гусли токмо… Народ в деревне шибко нахваливал.
– А окромя них?
– На дуде могу, на свирели, на гудцах, на сопелях тож и…
– Стоп, – остановил его Сангре. – С музыкальными инструментами я понял. Как только переквалифицируюсь в продюсеры и заведу какой-нибудь ВИА под звучным названием «Легенда» или, чтоб понятнее для народа, «Былина», первым делом тебя в него запишу, а пока… Хотя погоди… – он призадумался. – Вообще-то меня князь гусляром иногда кличет, а я на гуслях, честно говоря… А скажи-ка мне, золотко, мелодию подобрать ты сможешь, если я тебе её напою?
– Дык чего ж проще, – радостно заулыбался паренек. У нас в деревне ежели кто новую песню с торжища привозил, меня завсегда звали, и как напоют, я ее вмиг на гусельках того…
– И получалось?
– Доселе ни разу не жаловались, – похвастался тот. – Я ж памятливый. Ежели свадебка какая, завсегда звали, чтоб я того, поиграл. Эх, жаль, под рукой ничего нет, я б тебе мигом чего-нито спроворил.
– Ну-у, это не проблема, надыбаем тебе бандуру, испытаем. Справишься – возьму к себе. А еще что умеешь?
– Дык сказываю же, памятливый я.
– Да мы здесь тоже склерозом не страдаем, – усмехнулся Петр.
– Не-е, я лучшее, – с легкой гордостью сообщил паренек. – Ежели чего увижу, все, навек запомню.
– Проверим, – кивнул Сангре.
Через пару минуту он аккуратно выводил на листе бумаги, предоставленной Молчуном, печатные, чтоб легче было читать, буквы. Написав три строки, он бросил перо в чернильницу и протянул лист пареньку:
– Думаю, хватит для начала. Запоминай.
Тот вытаращил свои пронзительные синие глаза, словно впитывая в себя текст, и через несколько секунд кивнул головой, давая понять, что готов к проверке. Петр
