– Ничего, я еще хуже пою, – утешил ее прохожий.
И тогда Эва его наконец узнала. Галлюцинация с сияющими глазами. В смысле спаситель с салфетками, он же – прекрасное наваждение с табаком.
Сказала, снимая плеер:
– Вы тогда забыли на столе табак и машинку. Я забрала их себе. Табак, извините, выкурила, просто не удержалась. А машинку могу отдать, она у меня с собой.
– Если будете пользоваться, оставьте себе, – отмахнулся он. И тут же строго добавил: – Но если не будете, тогда отдавайте. Терпеть не могу, когда хорошие вещи без дела лежат. Как и любые другие проявления тщетности.
– Ну вообще-то я уже вовсю ею пользуюсь, – призналась Эва. – И нашла, где продается такой как у вас табак. Так что, получается, машинка моя? Спасибо. Очень круто. Я бы, конечно, завтра купила новую, но эта машинка мне дорога как доказательство вашего существования. Все-таки ужасно приятно точно знать, что в мире бывают люди, способные вот так, ни с того, ни с сего исчезать, а потом опять появляться. Если бы вы оказались просто галлюцинацией, было бы не так интересно. Но галлюцинации не оставляют материальных сувениров на память. А вы оставили. Что и требовалось доказать.
– Одно удовольствие иметь с вами дело, – улыбнулся незнакомец. – Я помню, что уже так говорил, но что ж я могу сделать, если это чистая правда?
– Можно попробовать каждый раз формулировать эту правду другими словами, тогда она не так быстро всем надоест, – раздался голос откуда-то снизу.
Эва опустила глаза и снова невольно охнула, теперь уже не от стыда, а от смятения: у незнакомца была тень, длинная, узкая, угольно-черная. Что само по себе не такое великое диво, все отбрасывают тени. Но обычно тень появляется только при наличии хоть какого-нибудь освещения. А здесь поблизости не было ни одного фонаря. Даже окна в домах не горели. И в светлом, почти бирюзовом небе ни намека на луну. На фоне этого вопиющего факта некоторые досадные несоответствия внешнего вида тени облику владельца казались несущественными мелочами. Подумаешь – четыре руки вместо двух и пара коротких, почти игрушечных крыльев. И слишком густая, превратившая голову тени в шар, копна волос.
– Судя по выражению вашего лица, я нарушаю какие-то важные законы физики, – сказала тень. – Извините, я не нарочно. Не хотел вас напугать. Просто для того, чтобы не нарушать законов физики, их надо знать. А я никак выучить не могу. Как только открываю учебник, сразу случается что-нибудь интересное. Справедливости ради, если не открывать учебник, интересное все равно случается, так что первопричина – явно не он. Но факт остается фактом: законы этой вашей удивительной физики для меня до сих пор – темный лес.
– Двоечник он, – подтвердил обладатель тени.
– Ничего страшного, – утешила их Эва. – Теням не обязательно учиться на отлично. Моя, например, вообще вряд ли читать умеет, по крайней мере, я еще ни разу не заставала ее с книжкой. Но у меня никаких претензий, отличная тень, и ваша ничем не хуже, даже наоборот… – запнулась и схватилась за голову, оценив абсурдность своего выступления. Подумала: «Все-таки я схожу с ума. Понемногу и пока что вполне бодро и весело, но динамика сама по себе не ах».
– Извините, – снова сказала тень. – На самом деле я совсем не люблю пугать людей. А вот он очень даже любит. И меня подстрекает, самим фактом своего невыносимого присутствия, – с этими словами тень приняла вертикальное положение, приобняла своего владельца за плечи и тут же, видимо, устав стоять, взгромоздилась на них, дважды обернулась вокруг шеи, повисла, как причудливый призрачный шарф, и сказала Эве: – Это ради вашего спокойствия. Больше не стану нарушать законы физики. При всем желании хрен что нарушишь, когда ты – просто скромный аксессуар.
– Только не подумайте, что я вас критикую, – осторожно начала Эва. – Будем считать, просто даю адекватную обратную связь: аксессуары не разговаривают. Ни при каких обстоятельствах. Какой из вас, к черту, аксессуар.
– Ну здрасьте, – нахмурился счастливый обладатель аксессуара. – А говорящие попугаи? Это же классический пиратский аксессуар для повседневного ношения на плече! – и не дав Эве опомниться, предложил: – Мы сейчас идем ужинать в одно отличное место. Давайте с нами! Не пожалеете, точно вам говорю.
Эва так растерялась, что ничего не ответила – ни на его предложение, ни на собственный безмолвный вопрос: «Что мне делать? Соглашаться и галлюцинировать дальше? Или все-таки бежать на край света в надежде, что медицина уже изобрела таблетки от вот этого вот? А потом до самой смерти и еще двести ближайших перерождений локти кусать, что не досмотрела такую интересную галлюцинацию?»
Она даже не пыталась решить, чего ей сейчас больше хочется. Просто стояла, молча смотрела на высокого незнакомца с обмотанной вокруг шеи тенью, и все.
– Ради вас я готов побыть молчаливым аксессуаром, – галантно сказала тень. И подумав, честно добавила: – Какое-то время. Совершенно точно не всегда.
– Да ладно, – вздохнула Эва, – говорите, сколько угодно. Ни в чем себе не отказывайте. Все равно я уже спятила. В смысле понемногу начинаю привыкать.
– Ну что, идем? – нетерпеливо спросил незнакомец. – А то я так жрать хочу, что жители всех окрестных кварталов уже выходят из непроглядной тьмы своих спален и крадутся к холодильникам, похотливо рыча. Мое настроение заразительно; по крайней мере, так говорят все пострадавшие от него.
Эва наконец-то вспомнила о своих планах на вечер: быстро поужинать и поработать до двух часов. А не шататься по городу в сопровождении всяких сомнительных наваждений с говорящими тенями на плечах. Открыла рот, чтобы отказаться, но вместо этого почему-то спросила:
– А идти далеко? Потому что до моего холодильника отсюда всего два квартала, это три минуты быстрым шагом. Не уверена, что дольше продержусь.
– Дольше и не придется, – заверила ее тень. – Для меня есть только два типа расстояний: «очень далеко», если хочется прогуляться, и «совсем рядом», если надо быстро прийти.
Эва невольно улыбнулась.
– «Очень далеко», если хочется прогуляться – это я хорошо понимаю. Сегодня весь вечер так домой шла.
– По моим прикидкам, идти минут двадцать, но если он говорит, совсем рядом, значит, очень быстро дойдем, – сказал незнакомец. – И учтите, если мы прямо сейчас не сдвинемся с места, мне придется съесть вас.
– Этот может, – меланхолично подтвердила тень. – Слопает и не поморщится. Он даже сырые сосиски иногда жрет.
– Сырая сосиска – мое второе имя, – вздохнула Эва. – Ладно, уговорили. У меня с детства слабость к людоедам: читала о них в сказках и мечтала подружиться хотя бы с одним. Просто так, чтобы во дворе потом хвастаться. Ну, значит, буду теперь хвастаться на работе. Лучше поздно, чем никогда.
– Отлично, –
