Ну а потом, да, понимаешь, что произошло. И как. Но это ничего не меняет, вернее, меняет, но только в сторону увеличения благодарности и общего душеспасительного охренения, что-то вроде того.
Об оптимизме
Ангел смерти – одна из самых оптимистических идей, когда-либо приходивших в голову человечеству. Внушающая надежду, что в момент расставания сознания с телом никто не будет один.
Обсуждали, почему у Ляо Чжая и в разных других «историях о необычайном» даосы часто такие неприятные типы. Да потому, – говорю, – что всякое честное до безобразия дао через них херачит, а дао – это обычно довольно неудобно для окружающих. И для тех читателей волшебных историй, которые представляют, что рядом с ними внезапно живет воттакоэвот.
По дороге домой до меня запоздало дошло, что я наверное тоже даос. По этому конкретному отдельно взятому параметру. Хо-хо. Крррасота!
Пойду есть камни.
Общность не в убеждениях, а в степени сложности.
Людям равной сложности, не согласным друг с другом ни по одному вопросу, договориться много легче, чем сложному и простому, занимающими сходные (на первый, поверхностный взгляд) позиции.
Грубо говоря, чтобы договориться, надо находиться в одном и том же кругу ада. На другой этаж хрен докричишься же.
Одна из самых чудовищных ошибок, которую совершаем мы все (и я тоже, достаточно регулярно) – считать, что все самое важное и значительное происходит в нами в так называемой реальности, которую можно потрогать руками, а чего нельзя потрогать, то (утешительная) ложь.
Ну, материальная реальность убедительна, кто же спорит. Она может сделать нам бо-бо и дать ням-ням. Поди с такими аргументами не убедись.
Штука однако в том, что подлинная жизнь – это жизнь сознания. Все, что происходит с сознанием, то и происходит с нами. Вне зависимости от ням-ням и бо-бо. И хочется сказать, что все происходящее с нами равносильно и равновелико, но на самом деле, конечно, нет. Потому что все по-настоящему важные штуки, неотменяемые, формирующие бессмертное существо и великое множество вероятностей его следующего шага, происходят на такой глубине, куда руками не дотянешься, пощупать не выйдет, хоть об дно мировой бездны расшибись. А до доступной для ощупывания (а также ням-ням и бо-бо) поверхности добирается только эхо подлинных событий. И это, конечно, гораздо лучше, чем ничего. Просто не следует забывать, насколько это малая часть нашей подлинной жизни, которая настолько же наша, как, к примеру, сны, забытые из-за отсутствия техники пробуждения с сохранением непрерывности сознания, но изменившие нас в ничуть не меньшей (на самом деле, большей) степени, чем все это бесконечное бо-бо и ням-ням наяву.
Одно из самых больших моих удовольствий – проезжать по ночам мимо баров и клубов, оглушая толпящуюся у входов публику ревом «Полонеза Огинского»; Перселловская Ария Гения Холода или, скажем, Кампанелла тоже отлично идут. Клубно-барная публика получает свою порцию маленького ночного просветления, а во мне, обнявшись, ликуют внутренний культуртрегер (наконец-то эти несчастные приобщатся к высокой культуре!) и внутренний панк (что, бля, не ждали?)
Редкий момент полной гармонии между этой дурковатой парочкой.
Окно
Считается, будто на улице какой-то страшенный мороз, минус восемнадцать или что-то в таком роде. Знать ничего не знаю, лично у меня в кабинете открыта форточка (вернее, большая щель в окне, такая конструкция), из нее дует отчетливо теплый южный ветер.
Я сижу напротив окна в обычной домашней одежде; в прошлые годы, в других домах даже в минус пять, чтобы сидеть перед открытым окном, приходилось одеваться потеплее, у меня с тех времен остались две специальные домашние шапки и домашнее пальто. Но сейчас они не нужны. Такой теплый этот южный ветер, что будь я, к примеру, дикой сливой, пришлось бы цвести. К счастью, я не дикая слива, а человек-венец-природы. Можно радоваться южному ветру без всей этой ботанической суеты.
Мне всю жизнь хотелось иметь заколдованное окно. И вот, похоже, оно у меня есть. Интересно, если в него вылезти (по-честному, на связанных простынях, как романтические узники мирового кинематографа), попаду ли я в страну вечной весны?
Опыт
Опыт, который мы неизбежно получаем в течение жизни, – это такой маятник из поучительного рассказа Эдгара По (там где острый маятник меееееееедленно опускается все ниже и ниже, и ясно, что на сколько бы это удовольствие ни растянулось, все равно в какой-то момент убьет).
Проблема, собственно, в том, что опыт мы неизбежно получаем разнообразный. А сформированный с учетом соблюдения интересов вида человеческий ум, фиксирует и усваивает преимущественно негативный. Чтобы значиццо в следующий раз на него своевременно опереться, избежать ловушек и всех-пабидидь. Мыска с кормом наша, зачот!
Но это он (человеческий ум) так считает. На самом деле, его обманули. Он вообще по природе своей дурак.
То есть на каких-то этапах тяжелой внутривидовой борьбы за мыски с кормом усвоенный негативный опыт действительно может пригодиться, правда, не всем, а тем, кто похитрей и половчей, но большинству из нас приятно в глубине души как бы знать, что «похитрей и половчей» – это именно мы. Что иногда оказывается правдой, но всего лишь ситуативной, когда окружение еще слабей. А по большому счету почти для всех опасная иллюзия.
Но, в общем, неважно. Важно, что жизнь идет, опыт (всякий) неизбежно накапливается, ум деловито фиксирует и обрабатывает негативный, делает выводы и формирует новые стратегии поведения, все более осторожные. Это работает буквально во всех мелочах: так, например, сорокалетний человек, вылезая из ванной, боится упасть гораздо больше, чем подросток – при том, что соответствующее физическое усилие по-прежнему дается ему легко. Но он знает – ЗНАЕТ! – слышал, видел, читал, что некоторые люди падают в ванной и ломают себе практически все. И такую херню наш взрослый человек знает буквально про каждый свой шаг. Вот это и есть настоящие «возрастные изменения» – когда в каждом темном углу сидит рационально обоснованная бука, а каждый светлый угол вероломно излучает опасный ультрафиолет (например). Не убережешься!
Быть трусливым и осторожным человеком плохо, в первую очередь, потому, что жизнь трусливого и осторожного человека тяжела и скучна. Даже безопасных развлечений в ней мало, потому что на развлечения нужны силы, а все силы уходят на защиту от реальных и гипотетических опасностей, которыми мы, если верить опыту, окружены. Мало кто представляет, сколько сил уходит на защиту от чего бы то ни было! Но люди, которым удавалось избавиться от одной-единственной опасности (в том числе, нарвавшись на нее и как-то
