Тут сложно.
Есть одна очень важная штука, которую следует знать про Грина (и про меня, мы с ним во многом схожи, глупо делать вид, будто это не так). Но стоит высказать эту штуку вслух, как у нее сразу появятся шансы быть неправильно понятой. То есть всегда есть такие шансы, что ни говори. Но в данном случае они особенно велики.
Но я все равно попробую.
Мне кажется, если говорить о Грине, есть два его текста, которые помогают разобраться в том, кто он такой, что делал и почему так получилось.
Это повесть «Фанданго» и рассказ «Сердце пустыни».
В «Фанданго», как мы все помним, главный герой на час попадает в иной мир (Зурбаган), на родину своего сердца. Срок очень короткий, остаться там навсегда нельзя. Но он дышал тем воздухом, он пил там вино и слушал там музыку. И смотрел. В общем, все органы чувств задействовал. С ним это было. Я имею в виду, оно БЫЛО. Было – так.
В рассказе «Сердце пустыни», как мы опять же помним, герой оказывается жертвой розыгрыша, верит обманщикам, отправляется разыскивать удивительный город в оазисе, претерпевает горькое разочарование, но не ломается, а принимает решение построить удивительный город в оазисе своими руками. Набор «сделай сам».
Так вот, сумма этих двух текстов/смыслов объясняет, что именно делал Грин в литературе (под видом занятий литературой). Он был обожжен видением родины своего сердца, недостижимой реальностью, которую, хоть весь мир пешком исходи, не отыщешь. И стал создавать ее сам, доступными ему средствами. Слова это, конечно, только слова. Но заклинания тоже состоят из слов.
Тот факт, что он был обожжен иной реальностью, а не просто мечтами о ней, для меня очевиден. Такая сила (сила такого рода), как есть в его текстах, добывается не из мечтаний, а из чувственного опыта. Чтобы утратить рай, надо сперва в нем побыть.
В итоге книги Грина (не все, но многие) стали для читателей (не всех, конечно, но для достаточно большого их числа) настоящей мистерией, в ходе которой они прикасаются к неведомой реальности. Получают чувственный опыт пребывания там.
И помнят его, как помнят чувственный опыт, а не просто интересное чтение.
Энергия отчаяния (деятельного, созидательного отчаяния) творит чудеса.
То есть можно сказать, что текст-мистерия для тебя основан прежде всего на воспроизведении рая (как его помнит-представляет автор) теми писательскими инструментами, которые у нас здесь есть.
Ну, условного рая. Родины сердца. Или даже просто ИНОГО. Но, в общем, да.
А знаешь, что под это подходит почти идеально? Я даже не очень смеюсь. Откровение Иоанна.
Вот кто, оказывается, был нам предтечей! Мы с Грином не так одиноки, как виделось мне.
Я серьезно. Самое потрясающее описание небесного града «который как золото и в то же время стекло», какое я где-либо видел. И ведь берет.
Я понимаю, что ты серьезно.
Ну, получается, Иоанн с нами, ты прав.
Неплохая компания, между прочим. Но да, видения истинной родины, родины сердца (или духа, в данном случае это, наверное, одно и то же), тем или иным способом перенесенные сюда.
Но, кстати, может быть, многие с нами. Я имею в виду, вдруг тому же Дюма по пьяному делу мерещились мушкетеры на парижских улицах, и такая наутро брала тоска, что он бежал и записывал, чтобы отвлечься. И многие так.
Я думаю, все стоящие писатели той или иной ногой в этой лодке. Просто не со всеми так очевидно. И для многих «рай» не иная реальность, а, скажем, детство (возможно, чужое, наблюдаемое издалека), или иная страна, или иная эпоха. Неважно, на самом деле, важно, что в сердце на этом месте – рваная бездна. И можно позволить жизни в нее слиться. А можно из этой бездны много чего достать.
У Гессе Касталия, кстати, такая. Очень чувствуется, что из пропасти вытащена.
Ты знаешь, я на днях уж кого вспоминал – Каверина. А ведь его Немухин точно такой.
«Чтобы взлететь, нужно сесть на корточки, крепко-крепко обхватить себя под коленками, изо всех сил зажмуриться», – казалось бы, что за нелепый рецепт, полет это совсем другое. А веришь всем сердцем.
Да и то же Макондо, с которого ты начал разговор. Вроде совсем не райское место. А родом из тех же сердечных прорех!
И даже в осыпающемся мире Темной Башни, уж на что печальное место, а понятно, что сердце автора – там. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Текст-мистерия – это сокровище в сердце, которое не боишься предъявить, а поскольку для того, чтобы такого не бояться, нужно не бояться вообще ни черта, дух тут как тут, он всегда поблизости от таких вещей.
Кстати, да.
Но, как ни крути, а любовь всегда сильнее страха. Так что страху нет места в подобных делах.
А пока он есть, значит любовь к себе сильней любви к родине сердца. Вот и все. Я имею в виду, любовь к своему образу. К поверхности своей, не к сути, незнакомой пока. А когда собственная суть незнакома, то и никакой «родины сердца» нет, фантазия одна.
Писательство – вообще безжалостная вещь, откровение, которое выворачивает наизнанку бытие. И самая, самая увлекательная штука на свете.
Евангелист Иоанн тому самый первый свидетель.
Примечания
1
Примечание МФ: «Чашка Фрая» появилась у нас благодаря подсказке читательницы Марины Поляковой, спасибо ей за эту идею.
