Он встал из-за стола, и тяжело опираясь на толстую трость, побрел к дверям.
— Как прикажете избавиться от каравана, господин канцлер?
Россенброк становился на пороге и печально посмотрел на старого слугу.
— С наименьшими потерями... С наименьшими потерями для Империи, мой дорогой Ландо...
12.
Тропа закончилась резко, словно кто-то провел темную черту из густых зарослей бузины и терна, беспорядочно переплетенных диким виноградом. Позади остался чистый, светлый лес с белоствольными кленами и низкими широкими дубами. Впереди темнел без единого солнечного просвета, пограничный лес Аллафф. Здесь же, у гигантских, торчащих во все стороны корней огромного дерева и заканчивалась тропа, вдоль которой Аттон шел третьи сутки. Своего оленя он оставил у немногословного охотника, на избушку которого наткнулся, обходя пограничный форпост. Угрюмый охотник, заросший черной бородой по самые глаза, пообещал заботиться о животном, до возвращения хозяина. Но узнав, о том, что Аттон направляется в сторону Предела Лесов, скупо высказал ему все, что он думает об этих местах. Ничего хорошего он о них не думал, а Аттона посчитал безумцем, решившим подарить ему прекрасного верхового оленя. И конечно же, предполагал, что странный путник вряд ли вернется обратно.
Взбираясь на дерево, Аттон с тревогой думал о том, что ему суждено совершить. Никогда еще проблема выбора не стояла перед ним так остро. Где-то там, за тысячу пеших переходов отсюда, в мрачных катакомбах Норка, Великий решил, что так будет правильно. Аттон же так не считал. Но многолетняя выучка, время, проведенное рядом с отцом, вбили в него, в каждую частичку его мозга истину, что Торк непогрешим. Даже, когда затеи слепого проваливались, все верили в то, что так и надо. Его отец, бросаясь на край света выполнять очередной приказ, всегда произносил фразу: «Все, что Он хочет сделать — это сделать из нас людей». Аттон этого не понимал. Он и не старался понимать. Он делал то же самое, что и его отец -точно, вовремя, быстро и бездумно.
Как его научили. Он голодал и недосыпал, пробираясь жуткими чащобами, брел по затопленным штольням и ночевал под открытым небом в горах, в окружении жутких существ. Он резал глотки каким-то подонкам и раскапывал могилы. И никогда не думал. Он жил, как его научили, как жил его отец. Но то, что ему предстояло совершить в этот раз пугало его. А страх заставлял думать.
Взобравшись на верхушку, Аттон постарался выбросить из головы все лишние мысли и сосредоточиться на главном. А главным, сейчас, было определить точный путь через непроходимую чащу леса Аллафф к Памятному Камню. Далеко впереди, нависая над темным ковром леса синели Верейские Горы. Над вершинами, упираясь зазубренным белоснежным наконечником в поднебесье, возвышался Монолит Колл—мей-Нарат, гора Проклятых. Монолит притягивал к себе взгляд своим божественным величием и первородной красотой. Глядя на его склоны, блестящие, словно выложенные из алмазов, хотелось забыть обо всем, и раскинув руки в стороны, вопить от восторга. Если верить легендам, то после изгнания прайдов за Сторожевые Горы, у подножия Колл-Мей-Нарата, собрались древние правители, чтобы основать Старую Империю. Где-то, у подножия Монолита, находились развалины древнего Сторожевого Замка. Отец Аттона побывал там и по возвращению несколько недель беспробудно пил, отмахиваясь от всех расспросов сына. Лишь Торку он тогда поведал о том, что увидел в развалинах замка.
Но путь Аттона лежал гораздо ближе. Где-то там, среди мрачного леса текла, извиваясь среди камней небольшая река Айли-Толла. Именно к ней он должен был выйти, пробравшись через опасную Предела Лесов.
Налюбовавшись красотой Монолита, Аттон еще раз внимательно осмотрелся по сторонам, отметив про себя стаю летучих котов, медленно кружащих над деревьями невдалеке, и начал спускаться вниз.
Он крался вперед тщательно вглядываясь в заросли, и стрелы через три почувствовал тяжелый запах гнили. Подобравшись ближе, он наткнулся на огромную тушу мертвой мантикоры. Туша лежала уже несколько дней. С высоты, из крон деревьев на неё бесшумно пикировали, сложив крылья, летающие коты. Оторвав кусок падали они взмывали вверх, и исчезали среди густой листвы. Аттон, притаившись, высматривал других падальщиков, и вскоре заметил двух огромных многоногих гурпанов, вырывающих черными жвалами темное мясо. Аттон быстро взобрался на ближайшее дерево и сверху осмотрел внимательно мертвое чудовище. Сомневаться в том, что мантикора погибла не своей смертью, не приходилось. Вдоль брюха и могучей шеи шли глубокие продольные раны, а перепончатые крылья были неестественно вывернуты. Перепонки лохмотьями свисали с толстых полых костей. Из-за позвоночника, обглоданного котами, торчали острые обломки ребер. Аттон, прекрасно знающий силу и свирепость мантикор, в недоумении разглядывал тушу поверженного чудовища. Первое, что пришло ему на ум, что это сделал дракон. Но повнимательнее приглядевшись к месту сражения он нашел следы, почти человеческие, но гораздо больше и с явными мощными когтями, вместо пальцев. Следов было не много, раненая мантикора пред смертью билась, загребала лапами в конвульсиях, поэтому место сражения было сплошь покрыто вывернутыми пластами палой листвы вперемешку со щепками и ветвями кустов. Аттон непроизвольно стиснул за пазухой небольшой кожаный мешочек. Он был близок к цели. Теперь осталось дойти до реки.
Примостившись в ветвях огромного дерева он провел всю ночь не смыкая глаз, вслушиваясь в тревожные звуки леса и мрачно размышляя о предстоящей миссии. С первыми лучами солнца он спустился с дерева, осторожно осмотрелся по сторонам и направился в сторону реки.
13.
В Аметистовом Зале было удивительно тихо. Вокруг накрытого обеденного стола стояли небольшими группами придворные. У ритуальных чаш, вырубленных из целых аметистовых глыб, неторопливо прохаживался в одиночестве церемониймейстер двора граф Нарсинг. Он рассеяно помахал Россенброку, канцлер в ответ слегка склонил голову. К нему уже шел, бесцеремонно раздвигая широченными плечами придворных, сам Император Конрад. Канцлер на мгновенье залюбовался молодым правителем. Высокий рост и мощное телосложение Конрад унаследовал от своего деда, а волнистые желтые волосы и пронзительные голубые глаза — от матери. Старый советник души не чаял в этом честном и открытом молодом человеке, так не похожем на своего отца.
— Да здравствует Император! — Канцлер остановился и прикоснулся кончиками пальцев к переносице. Внимание всех находящихся в зале теперь было устремлено на него.
«Ах, какое нарушение дворцового этикета! Сам Император идет навстречу этому старому ублюдку, по странной прихоти, наделенному титулами и властью». Большинство придворных вокруг
