Эол вернул ее в город неделю назад. Она устроилась поломойкой и старалась больше не привлекать к себе внимания. За прошедшие дни черные жрицы больше не пытались встретиться с ней, но каждый день, идя в больницу, и каждый вечер, возвращаясь, царевна чувствовала себя неуютно. Убедил их Легкокрылый? Вторые боги слишком частые гости в городах, чтобы их появление впечатляло. К тому же Эол всегда считался легкомысленным богом.
Надя села на скамью, прислонилась спиной к холодной стене, закрыла глаза.
Впервые со дня побега она позволила себе подумать о Варте.
За прошедшие месяцы царевна не читала новостных еженедельников, избегала разговоров. Ей было страшно и стыдно. Зная, что Роджер — бог, она больше не могла убеждать себя, что предсказание о судьбе города лишь предположение, но и знать о том, что оно свершилось, — не хотела.
Не трусость, но малодушие. Она знала, что виновата и единственный способ все исправить — вернуться домой, но ни одна сила на свете не могла больше сжать ее мир до размеров одной комнаты.
Снова вспомнился разговор в доме пана Станислава. Значит, он оказался прав? Надя плохой человек? И снова царевна сжимала подарок Длинношейки. Ей казалось, она окончательно потеряла почву под ногами. Хотелось бросить все и бежать. Как из Варты почти год назад. Бежать не оглядываясь, не жалея никого и не заботясь ни о ком, но теперь Надя уже не была так наивна. Для нее огромный Яблоневый Край от Западной Пяди до Бордо-дель-Мондо, от Серой Завесы до Альбуса — был не больше комнаты под крышей Черной башни.
По коридору кто-то шел. Уверенные шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Надя открыла глаза.
Будевин остановился рядом. Он еще был в мундире, наверное возвращался с дежурства. Надя улыбнулась, но солдат на улыбку не ответил, был собран, решителен и расстроен.
— Хотите работать с нами? — как всегда без предисловий начал он.
— С кем «нами»?
— С Алыми Мундирами. В госпитале.
— Расскажи подробней, Будевин.
— Королевский военно-морской госпиталь. Это за городом. Туда привозят раненых, там проводят операции, и там живут выздоравливающие. Для персонала есть корпус с водопроводом и канализацией. Там хорошо и не бывает посторонних. Вы сможете многим помочь… Если захотите…
По тому, как напряглись желваки на скулах Будевина, она угадывала, что это предложение далось ему не легко.
— Что не так? Думаешь, я не справлюсь?
Он опустил глаза.
— Там страшно, Надежда. В госпитале заботятся о калеках, о тех, у кого нет семей. Вам не избежать встречи с ними. Молодая девушка… Вам будет трудно… И им.
Надя мягко улыбнулась, поднялась со скамьи, протянула руку и ободряюще пожала ему пальцы.
— Я справлюсь. Спасибо, что предупредил.
— Подумайте еще раз.
— Если ты не желал, чтобы я соглашалась, зачем предлагаешь?
Он снова сжал зубы так, что заходили желваки.
— Сделать вам это предложение приказал полковник. Я не мог не спросить.
— Я согласна.
— Это тяжело.
— Если я могу чем-то помочь — значит буду помогать.
Утром Будевин и нанятая карета ждали ее возле дома. Солдат сухо кивнул вместо приветствия и забрал из ее рук чемодан. Ехали молча.
Карета летела по улицам на восточную окраину города. Царевна отодвинулась от окна, вжалась в спинку дивана, прячась от взглядов случайных прохожих. Будевин хмуро смотрел в окно.
Госпиталь занимал территорию старой королевской резиденции. Здесь был большой ухоженный парк с коваными скамейками и фонтанами и большой п-образный дом в три этажа.
Погода была ясная, в парке было много людей: доктора, санитары и пациенты: солдаты, пострадавшие в схватках с чудовищами из-за Серой Завесы.
Здесь были слепые и безухие, с лицами, облитыми кислотой и сожженными огнем, безрукие и безногие… Надя шла через парк, не опуская подбородка, не поворачивая головы, ровная и невозмутимая.
Ужас и жалость оглушили ее.
Она шла мимо людей в инвалидных креслах, мимо изувеченных и несчастных молодых мужчин, и они все провожали ее настороженными злыми взглядами. Царевна не обижалась. Она понимала, что мужчинам, привыкшим быть защитниками и воинами, мучительно стоять перед ней сломанными и бесполезными.
«Ох, Роджер! Мне бы хоть один из твоих обручей!»
Уже подойдя к дверям корпуса, Надя обернулась. Скользнула взглядом по лицам глядящих на нее людей и зашла внутрь.
Ее привели в кабинет, и Будевин долго разговаривал с доктором. Царевна сидела на стуле, прямая как струна. Она не слушала разговор о себе. Думала.
Что, если пани Ирина права? Что, если Надя имеет отношение к происходящему? Как жить с этим?
— У вас будет своя комната, госпожа, но на этаже с медсестрами. Вас не смущает, что они принадлежат к Ордену Доблести?
— Нет, — ответила Надя.
— Хорошо. Тогда следуйте за мной.
Ее провели на второй этаж и оставили одну. Надя протянула руку, чтобы забрать у Будевина свой чемодан, но он не спешил его отдавать.
— Вы в порядке?
Она кивнула.
— Вы не должна соглашаться. У вас есть право уйти!
Надя заставила себя улыбнуться:
— Я сделала выбор, Будевин. Осознанно и взвешенно.
Она мягко забрала из его рук чемодан. Зашла в свою комнату и заперла дверь.
Когда шаги Ван Варенберга стихли, царевна медленно сползла по двери.
Надя так не плакала со дня побега из Варты. Вцепившись зубами в запястье, чтобы сдержать рыдания, размазывая по щекам слезы. До боли в груди было жаль людей в парке, жаль Будевина, жаль бедный Яблоневый Край!
Со следующего дня она приступила к службе в госпитале. Работа была не сложной и даже унизительной своей легкостью: сидеть в коридоре, пока хирурги оперируют. Надя не жаловалась. Она решила, что если единственный способ помочь — быть живым амулетом, то она будет им. В остальное время царевна читала у себя в комнате, потому что медперсонал ее сторонился,
