Пани Ожина, увидев утром ее лицо, ужаснулась. Приехал отец. Приехал князь Дворжак, начальник городского полицейского управления. Начались допросы.
Надя молчала.
Отец был напуган и зол. Пан Дворжак — вкрадчив и внимателен. Пани Ожина плакала.
Надя молчала.
Допрашивали караул. При царевне и без нее. У всех проверяли руки: искали нападавшего. На короткое мгновение Надя почувствовала мстительное удовольствие. Стоило указать пальцем — Любава и Рута лишатся голов.
Но Надя молчала.
Ее оставили в покое. Караул внутри башни и охрану во внутреннем дворе сменили. Доказать чью-то вину не смогли, так что наказывать было некого. На том и закончили.
Царевна простудилась. Больше недели ее мучил жар и кашель. Пани Ожина ночевала в башне, охраняя покой царевны. Возможность бежать была упущена. Надя сердилась на себя за доверчивость, наивность и неосторожность. Ее высокое происхождение и большие планы на жизнь не отведут беду! Случиться всякое может даже с хорошими девочками, так как же она могла быть настолько беспечной?!
Шестнадцать лет в одной комнате… Что она знала о людях за стенами башни? Как решилась выйти туда?
Ее учили географии, она знала три языка, умела писать, читать и считать, знала правила этикета, но о жизни — ничего. Помимо учебников у Нади была лишь книга сказок и легенд, изданная десять лет назад для девочек из благородных семей. О добре и зле в книгах писалось однозначно и понятно. Такими она ожидала увидеть их и в жизни. А если злодеи не выглядят злодеями, а добрый человек калечит людей? Как понять, кому верить? Как не испугаться мира за стенами башни до смерти?
Надя ждала кошмаров. Сны вообще были сложной частью ее жизни, о которой она боялась с кем-то говорить. Сердцем она чувствовала, что ни отцу, ни пани Ожине не понравится то, что она видит в снах.
Армия мертвых за ее спиной, страшных, готовых вцепиться в горло всему живому, но совсем не пугающих ее. Сны, где она — черная птица, которая летит все дальше и дальше на север, и от тени ее крыльев там, внизу, умирает земля. Сны, где она запирает огромную тяжелую дверь, оставляя за ней уязвимых спящих людей. Запирает навсегда. Без сожаления… И сколько бы Надя ни рисовала на стенах комнаты розовых единорогов — сны добром не наполнялись.
После всего пережитого она ждала новых кошмаров, но их не было. Восторг от полета, первого в жизни, вытеснил страх. Ей снилась черная лошадь. Они поднимались все выше и выше, от высоты перехватывает дыхание, а впереди вырастала из моря белоснежная вечная яблоня и от ее ветвей зеленело небо…
Мирослав Третий закрыл за собой дверь кабинета, подошел к дивану, сел и устало потер переносицу. Время близилось к полудню, но зимние тучи затянули небо, лишая город света. Он, сам того не замечая, прошептал молитву, и под потолком засветилась лампа Ярока. Привычно отмеряли время часы. Пахло кожей и сигаретами.
Мирослав поднялся с дивана, подошел к письменному столу и достал из ящика серебряный портсигар.
— Приведи ее на бал!
Мирослав вздрогнул и обернулся.
Красивая светловолосая женщина вышла из стены и села на диван. У Мирослава мороз пробежал по коже. Он никогда не видел ее раньше, но узнал сразу.
Мокошь-судьба.
Он медленно опустил руки, перевел дыхание.
— Оставьте ее! — попросил Мирослав. Попросил всей душой, как никогда раньше. — Заберите меня! Мною началось — пусть мною и кончится!
Богиня покачала головой.
— Поздно. У каждого своя судьба, царь. Приведи девочку на бал или быть беде. Для тебя. Для твоей жены и младшей дочери. Для города. Для всего Края.
Он опустился перед ней на колени, но богиня уже исчезла.
Мирослав заплакал.
* * *Суматоху с утра устроила пани Ожина. Это она привезла неожиданные вести: Надя едет на бал.
— Как отец решился?!
— Я удивлена не меньше вас, ваше высочество.
— Пани Ожина, мы достанем за два дня платье?
— Постараемся, ваше высочество.
Платье нашлось. Его перешивали по меркам, без царевны, обещали привезти утром в день бала, но опаздывали. Надя волновалась, не могла засунуть в себя даже ложки каши. Пани Ожина, приехавшая к десяти утра, была страшно ею недовольна.
— Не хватает только, чтобы вы рухнули в голодном обмороке прямо в бальном зале, ваше высочество! Или чтобы у вас заурчало в животе во время танца!
Надя съела остывшую овсянку, яблоко и булочку. Запила холодным чаем.
Потом гувернантка отправила ее купаться и мыть волосы. А затем сама занималась ногтями царевны, вздыхая, что работа в саду вконец испортила ей руки.
Платье привезли в полдень. Атласное, голубое, расшитое лентами и шелковой вышивкой. Такую прелесть Надя видела раньше лишь в журналах мод. Пани Ожина затянула корсет и помогла надеть платье. Затем уверенными движениями собрала волосы в тугую прическу, а чтобы они не вздумали выбиться, вогнала в уложенные на затылке косы сотню шпилек. Надя чувствовала себя подушечкой для булавок. Из шкатулки царевна достала нитку черного жемчуга и наконец подошла к зеркалу — на нее смотрела незнакомка. Красивая, взрослая.
Царевна обняла себя за голые плечи, и незнакомка тоже поежилась, взволнованно всматриваясь в глаза Наде.
Пани Ожина протянула ей веер и маску.
— Не забудьте, ваше высочество.
Бал-маскарад затеяли ради царевны. Она не покидала ранее башни, но была похожа на родителей и ее могли узнать. Надя послушно взяла маску, подержала в руках. Незнакомка в зеркале выглядела испуганной. Пани Ожина ободряюще улыбнулась, ласково пожала ей пальцы.
В дверь постучали.
Мирослав долго смотрел на дочь, потом крепко обнял.
— Папа, все в порядке?
Он не ответил, поцеловал ее в макушку.
— Вас сопроводят. Пани Ожина, не отходите от ее высочества ни на шаг.
Наставница послушно кивнула.
— Увидимся после бала, милая.
Царь вышел, и от Нади не ускользнуло, как он прятал взгляд. Она хотела подумать об
