По возвращении я рассказал об этом членам клуба и персоналу. Реакция сотрудников была явно сочувственной. Ведь большинству людей Эверт внушает симпатию. Разве что какой-нибудь внучок тайно желает ему дальнейших ампутаций, лучше всего – головы.
Двое из наших соседей все-таки не смогли удержаться от победного замечания, что они его предупреждали.
Что за мерзкий день.
вторник 14 маяЯ только что говорил с Эвертом. Час назад он вышел из наркоза. Сегодня утром его прооперировали: ампутировали три пальца на правой ступне, в том числе большой. Ему придется тяжело, особенно поначалу. Предстоит шесть недель реабилитации. Голос у него хриплый.
Мне нужно составить график посещений. Обойду всех членов клуба и некоторых сочувствующих из персонала.
среда 15 маяУтром ездил в больницу к Эверту. Он вновь обрел свой прежний гонор. Спросил у медсестры, нельзя ли забрать домой отрезанные пальцы, чтобы поставить в вазочку на комоде. Сестра опешила.
– Я думаю, ваши пальцы уже выброшены, – сказала она, глядя на него с изумлением.
Эверт:
– Но они моя неотъемлемая собственность. Возможно, я подам жалобу… Да нет, я пошутил, милочка!
Он лежит в палате с еще двумя стариками. Один постоянно хрипит и кашляет, а между делом жалуется на все и вся. Другой тихо помирает. По крайней мере, так предполагает Эверт, у которого и самого вид не слишком цветущий. Усталый, побледневший и осунувшийся, он все еще игриво подмигивает сестрам.
– Еще деньков десять, и я снова, как чибис, поскачу за ходунком, – уверяет он меня.
Он взял с меня торжественную клятву, что мы будем и без него продолжать наши вылазки. Хорошо бы организовать вылазки в старые музеи, а планы политические отложить на будущее. Я обещал поставить об этом вопрос на очередном собрании.
В подробности операции Эверт особо не вдавался. Хирург должен был зайти к нему вчера днем, но уехал по вызову “скорой помощи”. Заместителя у врача нет, а сестры ничего не знают. Или делают вид, что не знают. Возможно, доктор заглянет сегодня днем. В больнице не слишком считаются с пациентами. В конечном счете все зависит от врачей.
На конкурсе Евровидения залечили старую ранку: финал выиграла наша Анук. Народ предпочел бы, чтобы страну представлял Ронни Тобер, но главное – национальные интересы. Общественное мнение здешних обитателей гласит, что Нидерланды стали карликом на песенных конкурсах из-за коррумпированных стран Восточной Европы. И поэтому следует как можно скорее снова задернуть железный занавес.
– И задвинуть куда подальше всех этих никудышных румынских аккордеонистов, – подвел итог наш всегда корректный господин Баккер.
четверг 16 мая– Пятьсот пятьдесят евро – за что? За то, чтобы пролежать здесь один день. В семь утра тебе скормят дурацкие сухарики, им красная цена пара центов. Три раза в день дают жиденький кофе, харч невкусный, хлеб безвкусный. Пятизвездочная цена за беззвездочный отель. Ну да, два раза в день приходит сестра мерить температуру.
Эверт Дёйкер снова вовсю общается по телефону. За разговорами он поглотил целую коробку конфет с ромом, но без сахара. В больнице ему запретили всякий алкоголь, и таким манером он пытается возместить его недостаток. Он специально позвонил мне, чтобы заказать ромовые конфеты. Или вишневые.
– И бутылку минералки. От “Болса”, если ты понимаешь, что это такое.
Через полтора дня к нему зашел хирург и сообщил, что операция прошла успешно.
– Что значит успешно? – спросил Эверт.
– Зараженные пальцы ампутированы.
– Не такой уж успех, по-моему.
– Ничего не делать тоже не выход, – невозмутимо возразил врач и собрался уходить.
– И что теперь?
– Если не будет осложнений, выпишу вас через четыре дня. Нужно договориться насчет контроля и физиотерапии. Всего хорошего.
И доктор удалился. Снять бинты он не удосужился.
Мой дневник все больше походит на дневник Эверта.
пятница 17 маяВчера вечером мы провели внеочередное заседание клуба СНОНЕМ. Главный вопрос повестки дня: состояние Эверта. Мы решили устроить ему красивую встречу, вероятно, в следующий понедельник или вторник.
Эдвард предупредил, что очередную вылазку проведем для колясочников. Это будет последняя экскурсия первого цикла.
Энтузиазм членов клуба не ослабевает, мы таким же порядком планируем провести второй цикл. В конце собрания мы выпили за успех и за здоровье Эверта и немного перебрали. Возвращаясь домой, я споткнулся о коврик у двери и растянулся на полу во весь рост. Но мне грех жаловаться. Под воздействием белого вина я стал гибким, как садовый шланг, и ничего себе не повредил. Разве только утром обнаружил шишку на голове. Коврик я выбросил, теперь мне нужен денек-другой, чтобы прийти в себя.
В этом доме все постоянно падает. Я, например, спотыкаюсь о коврики. Да и вообще можно свалиться без всякого повода. Или сесть мимо стула. Госпожа Беен, вставая со стула, схватилась за сервировочный столик на колесиках, не поставленный на тормоза. Весь возок опрокинулся со страшным грохотом, а госпожа Беен грохнулась на пол между печеньями, кусками рафинада и молочниками. К счастью, термосы были плотно закрыты. Наступила зловещая тишина, а потом госпожа Беен расхохоталась, хотя еще лежала на полу. Из любезности все тоже рассмеялись и смеялись до тех пор, пока смех госпожи Беен не перешел в рыданье. Только тогда кто-то догадался позвать сестру. Меня там не было, но из этого мог бы получиться недурной сюрреалистический сюжет.
суббота 18 маяВременно работая собачьей нянькой, я выхожу на прогулку три раза в день. К счастью, Маго бегает еще медленней, чем я. Ну, не бегает, а ковыляет, шатаясь на ходу. Во время прогулки вокруг дома его не следует торопить, я вполне мог бы спустить его с поводка, но Маго ценит хорошее общество. Не будь он так стар и неповоротлив, он бы конечно вскакивал и усиленно вилял хвостом при моем появлении. Но он лишь медленно со стоном вылезает из своей корзинки, несколько раз в знак приветствия вяло лижет руку, после чего останавливается у двери.
На улице Эверт подзывает Маго полным именем. В этом нет никакой надобности, потому что Маго не удаляется от него больше, чем на десять метров. Эверт делает это только тогда, когда в поле его зрения попадают марокканцы или люди, похожие на марокканцев.
– Магомет, ко мне! – рявкает он.
При этом он надеется, что кого-то из марокканцев зовут Магометом, и похоже, шанс довольно велик. Произведя общее замешательство, он строит покаянную мину, указывает на собаку, любезно приветствует каждого и шагает дальше.
Я страшно стесняюсь, когда лопаткой подбираю оставленные Маго катышки и сую их в пластиковый пакет. Я не оглядываюсь, потому что знаю, что из-за многих занавесок на меня устремлены пристальные взгляды. Кстати, я читал, что кто-то предложил брать анализ ДНК оставленных собакой экскрементов, чтобы потом
