Выход «Тарусских страниц» (Калужское книжное издательство), среди авторов которых были Марина Цветаева, Николай Заболоцкий, Борис Слуцкий, Николай Панченко, Аркадий Штейнберг, Фрида Вигдорова, Надежда Мандельштам, Давид Самойлов, Булат Окуджава, Борис Балтер, Владимир Максимов, без предварительно согласования с Москвой повлек за собой, что и понятно, грандиозный скандал.
Решение об остановке тиража, а также об изъятии уже напечатанных экземпляров из библиотек было принято на уровне ЦК КПСС.
Это событие, как и многие подобные ему в те годы (закрытие кинокартин, запрещение выставок и спектаклей), имело, как и все при советской власти, так называемое «двойное назначение».
С одной стороны, авторы получили, пусть и скромную, но все-таки возможность напечататься в государственном издательстве (Калужском), с другой же стороны, попав под запрет (нелепый и бессмысленный по своей сути), стали персонами нежелательными в советском литературном истеблишменте, но при этом весьма популярными в неофициальных кругах как в СССР, так и за его пределами.
Таким образом, попасть под партийно-идеологическую «раздачу» было опасно и заманчиво одновременно, чревато последствиями как драматическими, так и многообещающими в плане творческого роста. Это была совершенно непредсказуемая рулетка (например, в 1947 году Сталин лично прочитал роман «В окопах Сталинграда» и дал автору премию своего имени!), играть в которую приходилось всякому, кто называл себя профессиональным прозаиком или поэтом.
Сам режим вынуждал литераторов жить двойной жизнью, вести двойную игру, и Булат Шалвович прекрасно понимал это.
Вступив в Союз писателей СССР в 1962 году, Окуджава уволился из «Литературной газеты». С этого момента он больше никогда не будет работать по найму, полностью посвятив себя свободному творчеству. Цель, которую Булат поставил перед собой еще в Калуге, была достигнута — не отвлекаться на пустое и никчемное, сосредоточиться на литературе, стать профессиональным писателем.
Единственным источником дохода Окуджавы стали публикации в периодике, книги, переиздания, а также выступления на концертах, отчислениями от которых ведал Литфонд.
Пожалуй, это была единственная приемлемая для Булата возможность заниматься литературой, не входя в тесное взаимодействие с системой и отдельными ее представителями, балансировать на грани совписовской лояльности и антисоветской фронды одновременно.
Конечно, говорить в данном случае о материальной стабильности подобного рода «литературного фриланса по-советски» не приходилось, но для человека, прошедшего войну и продолжающего вести войну с самим собой, едва ли это могло стать поводом для сомнений в правильности выбранного пути, и уж тем более страхов.
Окуджава не подстраивался под обстоятельства, он сам их создавал, не вставал над ними, но выходил на уровень, название которому было «совесть, благородство и достоинство», по крайне мере, всегда стремился к этому выходу.
…а потом офицеры-ракетчики выходили во двор и смотрели в высокое ночное небо над Тюратамом, рассуждали о том, что где-то там сейчас летит космический корабль «Восток-5» и Валерий Федорович Быковский, находящий на его борту, смотрит в иллюминатор на землю, которая кажется ему совсем небольшой, напоминает некий микроорганизм, предназначенный к рассмотрению под микроскопом на уроке биологии.
Недоумевает:
Ax ты, шарик голубой, грустная планета, что ж мы делаем с тобой? Для чего всё это? Всё мы топчемся в крови, а ведь мы могли бы… Реки, полные любви, по тебе текли бы!Глава 6
В 11-ю группу русского отделения филфака Тблисского государственного университета имени Сталина сестры Ирина и Галина Смольяниновы пришли уже после зимних каникул, успешно сдав зачеты и экзамены за первый семестр.
Перезнакомились все быстро: Ира — Саша, Лев — Зоя, Галя — Булат.
После занятий любили собираться всей группой, читать стихи — Бодлера, Бернса, Межирова, Тихонова, Сельвинского.
Особенно это стихотворение Ильи Львовича Сельвинского будоражило воображение:
Нас много одиноких. По ночам Мы просыпаемся и шарим спички, Закуриваем. Стонем по привычке И мыслим о начале всех начал. В окошко бьются листья золотые. Они в гербах и датах. Полночь бьет. А мы все курим, полные забот. Нас много одиноких. Вся Россия.Выяснилось, что Булат — он был самым старшим в группе — тоже пишет стихи.
В качестве критика, как правило, выступал Саша Цыбулевский, который всякий раз находил сочинения однокашника несомненно талантливыми, но еще недостаточно сделанными, а самого сочинителя — недостаточно творчески сформировавшимся.
Булат молча слушал Цыбулевского и смотрел мимо него куда-то в пространство, а Галя Смольянинова смотрела на Булата.
Все получалось почти как в известном стихотворении Окуджавы, которое он напишет в 1961 году: «а вы глядите на него, а он глядит в пространство».
Из воспоминаний Ирины Живописцевой (урожд. Смольяниновой): «Это был худой, довольно высокий юноша с вьющимися волосами и большими карими, немного выпуклыми глазами под изломами густых бровей. Кончики губ изогнуты вверх, как бы в лукавой улыбке. Но взгляд не всегда соответствовал ей, скрывая что-то свое, потаенное. Смеялся он от души, до слез, наклоняясь и потирая нос, который был у него весьма своеобразной формы: в профиль прямой, а в фас — немного утолщенный. Открытости, простодушия, что отличало нас с сестрой (плюс это или минус?), у него не было. Проявления фамильярности к нему со стороны друзей я тоже не помню. Как я теперь понимаю, внутренний мир его был богаче, глубже, разнообразнее, отношение к жизни более осознанное, зрелое. Все мы прошли через войну или война прошла через нас, но многие не задавались вопросами: почему война, почему голод, почему аресты, почему трудности? Нужно выдержать, нужно перетерпеть, потом все будет хорошо. Все держалось на вере (может быть, слепой). Трагедия с отцом и матерью в детстве, война во всех ее жестоких проявлениях заставили Булата раньше других задуматься над многочисленными «почему?». Ответы на них были мучительны и страшны. И поделиться этим нельзя было ни с кем».
Потом Галя привела Булата в семью, познакомила с мамой — Клавдией Игнатьевной (урожд. Рындиной) и отцом-фронтовиком, прошедшим войну в составе Грузинской дивизии Приморской армии, полковником, начальником политотдела войсковой части в Тбилиси Василием Харитоновичем Смольяниновым.
Это был громогласный, большой (во всех смыслах), абсолютно неутомимый человек, принявший друга своей дочери безоговорочно (это было знаком для всей семьи), хотя, что и понятно, ментально Булат Шалвович и Василий Харитонович были абсолютно разными
