Когда Феньку только притащили в город на потеху публике, а главное — для того, чтобы молодняк видел, что бывает с самонадеянными оборотнями, которые не блюдут традиций и не выполняют правил, испокон веков твердивших: разум двуликий может сохранить лишь в семье, — меня потряс его злобный взгляд, с ненавистью перебегавший с одного на другого зрителя из горожан, столпившихся на площади поглазеть на огромное чудовище.
Спустя год плена в Волчьем клыке Феня сумел-таки меня обмануть. Его угнетали клетка, ненависть проходивших мимо оборотней, собственная ярость и клокотавшая внутри жажда убийства. Все чаще, приходя тайком от Амаля к полузверю, чтобы принести сладостей или свежего мяса, я видела, что Феня лежал у края клетки и тоскливо скреб когтями землю. Словно рыл путь на свободу. Я долго терпела, но, будучи сострадательной знахаркой и жалостливой одиночкой, сдалась: на рассвете тайком отправилась на площадь — и выпустила пленника на волю.
Четыре года назад я верила в сказки, верила в то, что нельзя убить единственного друга, того, кто приносит тебе еду, единственного, кто жалеет и понимает. И в очередной раз столкнулась с реальностью: все рано или поздно предают, а душники — звери неблагодарные, с одним желанием — убивать.
В то незапамятное утро меня спас Дешен, ради которого я вчера чуть не повесилась на собственной одежде. Он возвращался от очередной зазнобы и успел отбить второй, уже смертельный, удар душника. Первым тот разорвал кожу на моей спине в лохмотья. Затем Феня сбежал в лес и, пока его ловили, тяжело ранил трех охотников.
За подобную жалость не только глава самолично, а всем кланом убили бы глупую девку, но меня простили. В отличие от брата, в городе и окрест меня любят и жалеют, правда, молча. Ведь уже с двенадцати лет, когда мой дар закрепился и развился, я стала помогать повитухам, а потом и в одиночку принимала роды, отбивала у смерти рожениц и новорожденных. Много детей в Волчьем клыке появилось на свет благодаря мне, и мужья не потеряли своих жен в огне родовой горячки.
Тот печальный опыт научил, что жалость к врагу бывает смертельно опасной. Боль и раны заставили меня — совсем молоденькую знахарку — понять, что нельзя быть слабой душой, нужно иметь силу сказать твердое «нет» желанию спасти всех и каждого. Ведь это, увы, невозможно.
Пока кровожадный сиделец Фенька ел зайца, я, присев на корточки недалеко от клетки, мысленно прощалась с ним. А после, выполнив этот личный долг души, отправилась домой.
* * *Грусть после общения с душником Феней развеялась, как утренний туман, когда я победным взглядом окинула три своих дорожных сундука с нарядами. Несмотря на то что Амаль заставлял меня носить плат, в средствах не ограничивал. Тонкое, отделанное кружевом и шитьем нательное белье, наряды из дорогих тканей я не только шила себе, как другие женщины клана, но и покупала готовые, даже иноземные. Ведь надежда на брак с хорошим мужчиной упорно теплилась в моей душе. Удобные короткие сапожки телячьей кожи, теплый шерстяной плащ, нарядные одежда и обувь, в которых буду ходить по княжескому дворцу, а также ароматные масла для тела, мятное мыло и всякая всячина — все тщательно сложено в дорогу.
Я довольно крутанулась вокруг своей оси, раскинув руки. Хотелось кричать, как вылетевшей на свободу птице. Поймала свое отражение в огромном зеркале в углу: подол легкого зеленого сарафана закрутился вокруг стройных ног, обрисовав тонкие лодыжки, икры и округлые бедра. Облегающий покрой наряда не скрыл и тонкую талию, и упругие ягодицы, и высокую грудь в низком вырезе нижней рубахи, украшенном вышивкой. Я хорошая мастерица, ведь, ухаживая за будущими матерями, можно многому научиться, даже если в детстве осиротел.
Разглядывая свое отражение, скорчила забавную рожицу, сморщив прямой веснушчатый нос. Сейчас меня переполняет радость от предстоящей поездки; зеленые глаза буквально светятся от счастья. Полные губы не могут удержать улыбку и обнажают аккуратные парные клыки. Тряхнув головой, я разметала по спине и плечам густые, медного оттенка волосы, словно ласково обнимающие овальное личико, не такое скуластое, как у местных волчиц.
Мягкие, милые черты лица настоящей кошки, о чем никто бы не поспорил, если бы увидел меня без закрывающего пол-лица плата. Только большие, лопоухие, покрытые мягкой черной шерсткой уши с длинными кисточками, торчащие на макушке из копны волос, немного портят внешность хорошенькой кошечки-оборотня. Кошечкой меня мама в детстве называла, а Амаль за уши в детстве часто таскал, если ослушивалась. Ну ничего, скоро не будет у него ни моих ушей, ни ценной знахарки, чтобы пригрозить местным оборотням в случае чего.
— Пес смердящий, — прошипела я в сторону брата-злыдня.
— Это ты кому так неласково? — заставил меня подпрыгнуть на месте неслышно подкравшийся Амаль.
Мои уши, украшенные кисточками, — да-да, украшенные, пусть он хоть облается, — сами по себе прижались к голове, и я спешно оправдалась:
— Феньке.
— Снова к нему бегала? — презрительно хмыкнул Амаль, окидывая суровым, подозрительным взглядом мои сундуки. И неожиданно мрачно добавил: — Гляжу я, ты основательно собралась, надумала не возвращаться?
Я вытянулась в струнку перед волком со злобно горящими желтыми глазами с вытянутыми зрачками. Верхняя губа угрожающе дрожит, будто он сейчас решает: разодрать ли меня на клочки или подумать? В отца Амаль пошел, недаром их бой длился мучительно долго, кроваво. Наверное, навечно отпечатавшись у меня в памяти. А вот я — в мать. Даже дар от нее достался. Жаль, не помог ей наш дар выжить — умерла, не сумев произвести на свет сразу трех моих братьев.
— Ни на что я не рассчитываю, просто хочу быть готовой ко всему. Амаль, не ты ли меня этому учил? — не смогла удержаться от подковырки.
В другое время мне бы за длинный язык
