В снах она шла по лесу, и через каждые несколько шагов перед ней вырастал древесный ствол. Она натыкалась на них, и от этого на теле оставались синяки. На ветвях сидели самые разные птицы, заливаясь трелями. Насмехаясь над ней. Небо отливало серо-черным, как галочье крыло, а горло Мейкпис саднило от криков.
Она проснулась в сумерках и тупо уставилась на фиолетовое небо с жирными лохмотьями облаков, на фоне которых метались стайки летучих мышей, будто мрачные мысли.
Она лежала на полу. Не на кровати. Все тело надсадно ныло. Мейкпис поморщилась, осторожно села, опираясь рукой об пол. Болело все. Даже ладони щипало. Рассмотрев их, она обнаружила темные ссадины на костяшках пальцев. Теперь ногти были не только поломаны, но некоторые сорваны. На левом виске и правой щеке появились болезненные припухлости. Ощупав себя, она нашла синяки на руках и бедре. «Что со мной случилось?» – спросила она себя.
Возможно, с ней приключился припадок. Другого объяснения просто нет. Пусть слуга угрожал ей палкой. Но она, наверное, заметила бы, если бы он вошел и избил ее. «Должно быть, я сама себя покалечила. Здесь никого нет, кроме меня».
Словно в насмешку, она услышала шум за спиной. Мейкпис обернулась в поисках источника звуков. Ничего. Пустая комната и протянувшийся по полу восьмиугольник света из окна.
Сердце бешено заколотилось. Звук был ошеломляюще отчетлив, как чье-то дыхание на шее, щекотавшее ухо. И все же минуту спустя она не могла бы его описать. Грубый. Животный. Вот и все.
И тут девочка учуяла запах. Вонь горячей крови, осенней лесной земли, мокрой лошадиной или собачьей шкуры. Сильный. Мейкпис сразу его узнала.
Она была не одна.
«Но это невозможно! Он выжег себя! И мы в трех днях пути от Поплара! Как он мог меня найти? Здесь же уничтожают призраков! Как он мог пробраться в Гризхейз незамеченным?!»
Но он пробрался. Эту вонь нельзя не узнать. Каким-то непонятным образом медведь оказался в одной с ней комнате.
Мейкпис попятилась к двери, прекрасно понимая, что это бесполезно. Обежала глазами темную комнату. Слишком много теней. Откуда за ней наблюдают полупрозрачные глаза? Почему? Почему он последовал за ней?
Мейкпис была напугана и чувствовала себя преданной. Он хотел отомстить своим мучителям, но она-то ничем его не обидела! Честно говоря, тогда в «Ангеле» она подумала, что между ними промелькнула искра взаимного сочувствия, совместно разделенной боли и ярости и он вступился, чтобы спасти ее…
«Но это призрак. А призраки хотят одного: пробраться в твою голову. И он к тому же зверь и ничем тебе не обязан! Идиотка! Неужели ты в самом деле подумала, что он твой друг?»
А теперь она заперта в одной с ним комнате. Бежать некуда. Спастись невозможно.
Внезапно в ухе раздался мощный, докрасна раскаленный рык. Оглушительный! Ближе близкого. Слишком близко. Мейкпис запаниковала и, с визгом метнувшись к двери, заколотила в нее кулаками.
– Выпустите меня! – завопила она. – Вы должны меня выпустить! Здесь что-то есть! Здесь призрак!
«О, пожалуйста, пожалуйста, пусть поставят стражника перед дверью! И пусть кто-нибудь во дворе меня услышит!»
Мейкпис подбежала к окну и попыталась протиснуть лицо между прутьями.
– Помогите! – завопила она во всю силу легких. – Помогите!
Холод прутьев обжигал лицо. Они прижимались к правому виску и левой щеке, как раз в тех местах, где были синяки. Ощущение потрясло ее, вернув смутные воспоминания. Однажды она уже пыталась просунуть голову между прутьями. Очевидно, рвалась на свободу, к ясному небу.
Мейкпис услышала, как ее собственный вопль превращается в гортанный бесконечный рев. Теперь ее лицо прижималось к прутьям с калечащей силой, поворачивалось, протискивалось вперед. Перед глазами девочки плавали темные пятна. Руки бесплодно царапали камень, кожа на кончиках пальцев стерлась…
«Прекрати, – велела она себе. – Прекрати. Что же ты делаешь?»
Истина поразила ее, словно падающая звезда.
«О Боже! О Боже небесный! Какая же я дура! Конечно, медведь смог войти в Гризхейз. И конечно, он здесь! Он во мне!»
Ослепленный, отчаявшийся, озлобленный призрак, вселившийся в Мейкпис. Ее худшие страхи оправдались. Теперь медведь будет двигаться в ней ощупью и окончательно повредит рассудок! Искалечит, раздерет в кровь ее тело в лихорадочном стремлении покинуть комнату в башне…
«Прекрати!»
Смертельно напуганная, она снова призвала на помощь так долго дремавшие силы обороны, ангелов ее сознания. Они сплотились и ринулись в бой, и она услышала рев медведя. Сверхчеловеческим усилием воли Мейкпис закрыла глаза, заключив в темноту себя и медведя. Эта ночь была наполнена безмолвным шумом, и ее сознание ревело в такой же панике, какая обуревала и медведя.
Что-то произошло. Внезапный удар сотряс ее сознание до самой сердцевины. На какое-то мгновение она ощутила, как душа бьется и борется за то, чтобы выровняться, обрести равновесие. Воспоминания истекали кровью, мысли рвались в клочья. Медведь набросился на нее. И все же именно этот удар стал той встряской, что вывела Мейкпис из паники.
«Боится. Он боится».
Она представила огромного медведя, затерянного во мраке, без друзей, пойманного в ловушку, и это продолжалось очень долго. Зверь не мог понять, где он, почему здесь оказался, почему его тело стало таким странным, так ослабло. Он сознавал одно: на него нападают, как нападали всегда.
Мейкпис осторожно, но решительно взяла себя в руки и стала управлять дыханием. Спокойно вдыхала и выдыхала, стараясь замедлить сердцебиение, изгнать страх, что медведь разорвет ее изнутри. «Тише», – мысленно прошептала она медведю. И снова представила зверя. Но теперь она стояла рядом с ним, вытянув вперед руки, как в тот момент, когда они пытались защитить друг друга.
«Тише, медведь. Тише. Это я».
Безмолвный рев сменился таким же безмолвным прерывистым рычанием. Возможно, он успел узнать ее. Совсем немного. Возможно, понял, что теперь на него никто не нападает.
«Я твой друг, – сказала она ему, а затем: – Я твоя пещера».
«Пещера».
Медведь не понимал слов, но Мейкпис чувствовала, что он нерешительно принял мысль, взяв ее в лапы, как берут яблоко. Может, он никогда не был диким и с младенчества рос на цепи. Но все же оставался медведем и в глубине души знал, что такое пещера. Пещера – не тюрьма. Пещера – это дом.
Успокоившись, Мейкпис задалась вопросом, как она могла не заметить, что медведь пробрался к ней в голову. Может, постоянная тошнота и странные ощущения – это все оттого, что медведю нужно было место в ее сознании.
Он большой, если можно применить такое слово для описания чего-то призрачного. Теперь Мейкпис чувствовала его бездумную силу. Он, возможно, способен разрушить ее рассудок так же легко, как одной лапой перервать ей горло, если бы они встретились в жизни. Но он стал спокойнее, и она поняла,
