Сдавленные крики теперь слышались ближе. Я выбралась из ванной и пошла в спальню.
Мартина лежала на большой металлической кровати с медными шишечками на стойках, руки ее были заведены за спину и скованы голубоватыми стальными наручниками. Ее правое колено охватывал черный кожаный браслет, к которому был прикреплен один конец шнура-удлинителя. Другой его конец был тщательно обвязан вокруг сверкающей кроватной стойки. Девушка выглядывала из-под спутанных белокурых локонов, как внимательно смотрит за окружающим лисица из колючих зарослей. Рот ей Андропов залепил куском изоленты. На туалетном столике у кровати стоял раскрытый ноутбук, на экране которого в полную громкость транслировался, похоже, Ноттинг-Хиллский карнавал.
Она смотрела на меня и пинала свободной ногой стену, так же, как делала за день до этого: то был единственный способ дать кому-то знать, что ей нужна помощь. Она силилась встать на колени, извиваясь и так, и сяк, вздымая в воздух острые края тазовых костей. Так и казалось, что идет порно-представление: двадцатидвухлетняя стриптизерша с алебастровой кожей в дешевом нижнем белье и футболке с эмблемой очередной группы музыкальных шизоидов, до того заношенной и протертой, что она и на кухонные тряпки не годилась. Впрочем, удерживало меня отнюдь не удивление увидеть ее заточенной в андроповской спальне. Внимание приковывала стеклянная трубка на приставном столике – опять-таки с желтоватыми осколками кристалла в ней… кристалла, все меньше и меньше походившего на смертоносный дождь и все больше и больше на сами знаете что.
Я все еще вглядывалась во все это в ожидании, когда у меня мышление догонит зрение, когда ворвался этот псих русский. Он проскочил мимо меня (было темно, а полы были устланы пропахшим нестираным бельем), потом развернулся и встал между мною и Мартиной. Низ его лица был залит липкой кровью, сломанная левая рука билась о грудь. Слезы стекали по щетинистым щекам.
– Держись подальше от нее, лесбляха! Она с тобой не ходить!
То, как он назвал меня лесбиянкой, будто то было самое грязное известное ему словцо, задело меня за живое. Я со всего маху шлепнула его ладонью. Слов у меня не было, одно только всеохватывающее желание разбить его жирную, дурацкую, скорбную морду. Едва я ему вмазала, как он ударился в рыдания, от которых сотрясалось все его тело.
Я обошла его и сорвала со рта Мартины изоленту. Если мне записывать все матерные слова, которые полились из нее, эта страница у вас в руках огнем загорелась бы.
Когда же наконец в ее словах стал смысл появляться, вот что она сказала:
– Я пыталась уйти, а трехнутый засранец запер меня тут, уж два дня прошло! Трехнутый, мать его, кусок дерьма! – И, потянувшись к нему, насколько смогла, она плюнула ему в голову. – Два дня он раз за разом все Ноттинг-Хиллский карнавал крутил и крутил, меня только пописать отпускал! Он курит чересчур много собственной говенной дури!
Андропов повернулся к ней, держась руками за голову и горестно рыдая.
– Ты сказала, что убегаешь с этой лесбляхой! Ты сказала, что меня под арест подведешь и будешь с девками жить, у каких пусси ешь не хочу, бросишь меня ради баб на краю света!
– Я это сказала и это имела в виду! Ты на мильон лет в тюрьму засядешь!
Он посмотрел на меня умоляющими, несчастными, сумасшедшими глазами:
– Каждый день, все время она выставляется только что не голой перед тобой, лесбляха. Всю дорогу сообщает мне, что собралась переспать с вами двумя! Говорит, что одни бабы ее до конца доводят, а надо мной она смеется…
– Да, над тобой смеюсь, я смеюсь с твоей письки, всегда обмякшей…
И тут они заорали друг на друга по-русски, и она опять плевалась в него, а у меня того и гляди голова раскололась бы, если бы они и дальше в том же духе продолжили. Он размахнулся, собираясь ударить ее, но я ткнула его в пузо гаечным ключом, не сильно, но вполне хватило, чтоб из него дух вон, и он пополам сложился. Малый закачался, упал на колени, потом на бок, свернулся в клубочек и разревелся вовсю. Такой жалостливой картинки вы никогда не видели.
Перешагнув через Андропова, я остановила показ Ноттинг-Хиллского карнавала. Возле ноута заметила хромированный ключик и сообразила попробовать его на наручниках. Села на край кровати рядом с Мартиной – и ее браслеты соскочили с пол-оборота! Девушка стала тереть покрытые синяками запястья.
– Грязный чмошник с обмякшей сосиской, – ворчала она, но голос ее уже звучал тише, и трястись она перестала.
Я подняла со столика стеклянную трубку с кристаллами:
– Что это?
– Дурь, какую он заставил меня делать, чтобы запереть меня, – сказала Мартина. – Я и раньше пробовала его бросить, а он меня бил, душил. Он принимает то, что сам продает, на психа-убийцу похож. Лупит меня, потому что трахать больше не может! – Последние слова она в сторону Андропова бросила.
– Что за наркотик?
– Кристаллический мет[117]. – Закусив нижнюю губу, она принялась сражаться с браслетом на своем колене.
– Ладно, – вздохнула я. – Скажи мне еще кое-что. Он не откуда-то вблизи Грузии?
У нее аж лоб сморщился.
– Что? Нет. Санкт-Петербург.
– И, полагаю, ему неизвестно, как изготавливать кристаллы, которые с неба падают?
– Ты это о чем? Нет. Нет. – Она засмеялась – смех вышел резким, лающим. – Он никому не нужный фармацевт, никакой не гений.
– Я люблю тебя, – сказал ей Андропов, свернувшийся на полу в клубок. – Если уйдешь, я застрелюсь.
К тому времени она уже совсем высвободилась из пут. Спрыгнула с кровати и принялась пинать его ногами.
– Валяй! Только на то и надеюсь! Сама тебе пули куплю!
Андропов не пытался увернуться, лишь сворачивался на полу потуже. Нога ее раз за разом попадала ему в зад.
Я услышала все, что могла вынести. Бросила гаечный ключ на кровать и оставила эту парочку наслаждаться компанией друг друга.
Я стояла на крыльце, опираясь на поручень, вдыхая чистейший воздух с привкусом гор и лета. Несколько членов секты кометы, заслышав шум суеты и перепалки, вышли из дверей, среди них и Старшой Бент в окружении приемных дочек. Девушки, красивые брюнетки, едва за двадцать, носили на головах церемониальные колпаки в тон одежде. Для красоток Старшого Бента все только самое лучшее: золотистые колпаки на колеса «Лансер-59» смотрелись как НЛО из черно-белого кино.
Мартина появилась в джинсах до того тесных, что я диву далась, как она сумела натянуть их без смазки. Девушка встала рядом со мной, откинула с лица свои обалденные волосы.
– Можешь услугу мне оказать? – спросила она.
– По-моему, только
