— Вот так, — с этими словами она обогнула меня и вернулась в дом, к очагу.
А там, не успел я хоть слово сказать, сунула руки в грязевых варежках в огонь.
Наверно, я достаточно сильно переменился в лице, потому что Кьярра удивленно посмотрела на меня и сказала:
— Ты стал какой-то серый.
Неудивительно… С моим загаром бледность выглядит именно что серой, почти как у чернокожих людей вроде Веговера.
— Тебя совсем не жжет, что ли? — спросил я, борясь с желанием оттащить Кьярру от огня.
Не всякий день видишь, как человек добровольно сует руки по локоть в пламя да еще держит там, поворачивая так и этак! Вот только она не человек, напомнил я себе, даже если выглядит так, и не нужно об этом забывать.
— Нет. Мне приятно, — ответила она. — Но ты так не делай, сгоришь.
— Могла бы не предупреждать. И для чего это?
— Сейчас, подожди немножко. Сам увидишь.
Кьярра пошевелила пальцами в огне — видно было, как осыпается с них запекшаяся грязь (глина, наверно, схватилась бы этакой латной перчаткой), догорают бинты… Она еще ухватила горсть углей и пересыпала из ладони в ладонь, в самом деле как самоцветы — я вчера думал об этом. Выглядело это красиво, но… Мне не хотелось представлять, как ощущаются эти угли обнаженной кожей. Бывало, обжигался у костра, больше не хочу.
— Смотри, — сказала Кьярра и растопырила пальцы у меня перед носом.
Не обожженные, разве что немного закопченные пальцы, с которых совсем сошла опухоль. И ладони были целые, без следов безобразных дырок, готовых загноиться. Хотя нет, на коже остались едва заметные вмятинки, и только.
— С глиной вышло бы лучше, — заметила их и Кьярра. — Грязь слишком быстро осыпалась. А с металлом было бы совсем хорошо.
Я на всякий случай не стал воображать, как она опускает руки в расплавленное золото.
— Вы так лечитесь? — спросил я, откашлявшись.
— Когда раны несложные — да, — кивнула Кьярра. — А если что-то серьезное… я, наверно, не сумею с таким справиться.
— Серьезное в твоем понимании — это что? Оторванная конечность, сломанный хребет, распоротый живот?
— Ну да. Мама сумела спасти отца, хотя он сильно покалечился. А я не успела выучиться как следует. Запомнила все, что она говорила, но не знаю, смогу ли это сделать. И вообще, — добавила она, — если сама сильно поранюсь, тогда точно не сумею. На ком-то другом это… ну…
— Проще, — согласился я. — Поэтому давай постараемся обойтись без серьезных увечий. Меня это тоже касается, учти! Вряд ли ты умеешь лечить людей.
— Да, с тобой так не выйдет, — согласилась Кьярра и принюхалась. — Можно уже есть? Пахнет хорошо.
— Ешь, — кивнул я, и она одной рукой сняла котелок с огня.
Силы ей было не занимать, потому я и предостерег: забудет, что люди все-таки не настолько прочные, как драконы, отмахнется не глядя и покалечит. Расстроится, конечно, но мне от этого легче не станет.
— А ты?
— Пока не буду. — Я встал и пошарил на полке. — Вещи по тебе подгоню, а то ты как оборванец последний…
— Раньше у меня совсем не было одежды, — сообщила Кьярра с полным ртом.
— Понятное дело, зачем она тебе? Вряд ли ты в своей пещере ходила в человеческом облике.
— Иногда. Мама учила, как… ну… — Она взмахнула черпачком, спасибо, что пустым. — Быть похожей на людей. У меня получается?
— Если представить, что ты воспитывалась в какой-нибудь глухой деревне, то да. К слову, — припомнил я одну мысль, — а почему ты превратилась именно в человека? Не в лошадь, например? Мне кажется, на четырех конечностях тебе было бы удобнее передвигаться. Привычнее, во всяком случае.
— Ну… наверно, — задумалась Кьярра. Выскребать котелок, впрочем, не прекратила. — Но я никогда не пробовала. И мама мне не говорила, что так можно… А жалко! Вот бы притвориться оленем и подобраться совсем близко к стаду! Но, — добавила она, — вряд ли бы вышло. Зверей трудно обмануть. Труднее, чем людей. Даже если я превращусь в оленя или лошадь, я буду пахнуть по-другому. И вести себя…
— Точно, — вздохнул я. — Если твои странности в человеческом облике еще можно списать на издержки воспитания… вернее, его отсутствие, то животных не проведешь.
— Ты бы хотел, чтобы я стала лошадью? — живо спросила Кьярра. — Тогда бы ты мог на мне ездить. И прятать меня проще.
— Уверена? — ухмыльнулся я.
— Ну… — Она поскребла в затылке свободной рукой и согласилась: — Я была бы очень странная лошадь.
— Вот-вот. Где-нибудь на постоялом дворе сильно бы удивились, если б я велел не овса своему скакуну засыпать, а мяса дать. Да и под седлом ты ходить не умеешь, мороки больше.
— Но вдруг пригодится? Я бы попробовала!
— Не надо, — попросил я. — А то так вот превратишься наполовину или застрянешь не в том облике… и что я с тобой делать стану? Так ты хоть говорить можешь! Кстати, а когда ты дракон, ты ведь не в состоянии разговаривать?
— По-человечески — нет, конечно, — ответила она. — Только по-своему, но ты не поймешь. То есть поймешь, если выучишься, но это долго.
— Логично, командиры своих драконов как-то понимают, — пробормотал я.
— Да. Отец говорил… То есть мама говорила, что он рассказывал: они легко договариваются. Дракон всегда может сказать, что ему нужно… воды, например. Или что сбруя неудобная. Или враг рядом. А люди понимают, но отвечают, конечно, по-своему. Но если не в бою, — завершила она, — им проще так сказать. В смысле, по-человечески.
Кажется, я потерял нить ее мысли.
— Ты хочешь сказать, — начал я, — что все без исключения драконы могут превращаться в людей?
— Конечно, — удивленно ответила Кьярра. — А ты не знал?
— Не знал, разумеется! И, уверен, почти никто не знает… А кто в курсе,
