— Камни! — снова выругался Эбенайзер.
Засунув долото за пояс, он последовал за тремя нарушителями спокойствия.
* * * * *
Алгоринд поспешил вернуться в Саммит Холл. Тело его брата-паладина было достойно укрыто и уложено на подстилку, которую Алгоринд соорудил из ветвей. Эта обязанность добавила времени его путешествию, и, когда юноша пришел к монастырским воротам, церемония посвящения уже началась.
Тьма окутала холмы, и песочного цвета камень внешних стен цитадели, казалось, растворялся в сумраке. Если бы не яркие огни, освещавшие часовню, в сочетании с собственными знаниями об этих местах, Алгоринд мог никогда не увидеть монастыря. Многие путешественники проходили мимо под взглядами часовых, даже не замечая крепости. Это казалось Алгоринду совершенно замечательным явлением, если учитывать огромные размеры строения.
Привратник, рослый юный паладин, который часто становился партнером Алгоринда в обучении, оглядел своего друга сверху донизу.
— Ты видел битву, — сказал он с непринужденной завистью в голосе.
— Орки.
Алгоринд показал всю незначительность своих противников, пожав плечами, и махнул рукой на соломенную подстилку.
— Напали на этого человека. И познали справедливость Тира. Но я не успел спасти этого храбреца.
— Я осмотрю брата. Ты можешь понадобиться в часовне.
Паладин стянул свой безупречно сине-белый плащ и передал его Алгоринду. Молодой человек с благодарностью принял помощь друга и быстро натянул новую одежду. Оба мужчины почти не отличались друг от друга размерами — оба были дюйма на два выше шести футов, а их тела были выточены постоянными тренировками с мечом, копьем или посохом. Алгоринд пригладил свои кудрявые, коротко подрезанные волосы, и поспешил к часовне, которая, вместе с полем для тренировок, занимала в жизни Саммит Холла центральное место.
Юноша остановился у арочного входа. Его братья пели — невероятно красивая песня, восхваляющая справедливость Тира и мужество молодых людей, избравших его путь. Значит, церемония почти подошла к концу.
Алгоринд ощутил разочарование. Он и прежде видел посвящение, и ничто не вдохновляло его так, как эта священная церемония. Это была его мечта. Вся его жизнь прошла в ожидании подобного момента. Каждое посвящение заставляло его почувствовать, что теперь он сам намного ближе к своей цели. Многое вело к этому моменту: годы тренировок с оружием, годы изучения религиозных обрядов, испытание паладина, проверка мукой, ночь бодрствования в часовне, ритуальное омовение и облачение в белую мантию и новый камзол. Обучение Алгоринда еще не закончилось, и он думал, что пройдет год или два, прежде, чем он будет допущен к испытанию паладина.
Юноша задержался возле открытой двери, благоговейно склонился, когда Мантассо, Верховный Лорд Аббат — могучий воин, который, несмотря на свое звание, все еще тренировал клерикальных помощников — попросил Тира о благословении. Церемония посвящения, пожалования меча и ритуального пролития крови, символизирующая жизнь, посвященную служению, была делом магистра Лаарина Золотобородого. Это было древнее действо, выражающее честь прикосновения к мечу. Рыцари Самулара проводили его с большей строгостью, чем предполагали романтические рассказы о рыцарстве. Алгоринд с трепетом и глубоким томлением наблюдал, как паладин высшего ранга провел заключительную часть церемонии обмена, принимая мечи каждого из юных паладинов и напоминая им, что жизни их теперь посвящены служению Тиру. Наконец молодые паладины одели новое оружие, все еще несущее следы их собственное крови, и стали настоящими рыцарями Ордена.
Гимн зазвучал снова, на этот раз обретая форму ликования. Присоединившись к нему всем сердцем, Алгоринд покинул часовню вместе со своими братьями.
Новости об убитом гонце распространились по Саммит Холлу почти мгновенно. Алгоринда вызвали на доклад в кабинет к Лаарину.
Юноша поспешил к большому строению, заполнявшему собой северную часть комплекса, и поднялся по лестнице, ведущей к башне, в которой находилось внутренне святилище магистра. Комната в башне была круглой, а её обстановка — простой, даже скромной. Единственным цветным пятном здесь были яркие желтые усы и тонкие волосы Лаарина Золотобородого. Магистр сидел за столом из полированной древесины на деревянной скамье с высокой спинкой. Стулья, стоящие перед столом, едва ли были созданы для удобства, а на каменных стенах не висело ни единого гобелена. На полках лежали трофеи совершенных подвигов, а также высился ряд пыльных книг. Два высоких узких окна и тройка толстых свечей давали достаточно света, чтобы видеть, если даже не читать. Ученость не призиралась, но точно не входила в список рыцарских добродетелей.
Испросив разрешения, Алгоринд вошел и взял один из стульев, стоящих перед магистром Лаарином. Он с уважением кивнул остальным, собравшимся вокруг паладина — Мантассо, двум высокопоставленным жрецам и трем старшим паладинам, в число которых входил сир Гарет Кормейр. Дворянин и паладин, завоевавший великую славу, он удалился от службы рыцарям Самулара из-за тяжелой раны, полученной им более тридцати лет назад. Несмотря на свои раны и жизнь, проходящую в вынужденной праздности, старик все еще был высок и силен. Он прибыл в крепость этим утром — незадолго до того, как Алгоринд ушел в свой патруль — после двухнедельной поездки, способной утомить многих молодых паладинов. Сейчас он выглядел похожим на важного государственного деятеля — одетый в достойные одеяния темно-синего оттенка, с аккуратно подстриженной седой бородой и яркими голубыми глазами, осторожными и внимательными.
Мужчины внимательно выслушали доклад юного паладина.
— Ты преуспел, — признался Лаарин, когда рассказ был окончен — внезапная для магистра паладинов похвала. — Однако задача, ложащаяся на наши плечи теперь, гораздо сложнее твоих подвигов.
— Это непросто, — согласился сир Гарет. — Наш брат Хронульф долгое время верил в то, что его семья мертва. Теперь мы узнали, что у него есть сын. Если этот потерянный сын — а он не меньше, чем жрец Цирика — примет милость Тира, это самое меньшее, что мы можем сделать для его отца. Однако, его дитя — другое дело.
Мантассо сложил свои крупные руки и уставился на рыцаря.
— В послании говориться, что девочка в безопасности, довольна своей семьей, воспитывавшей её с
