— Мам, я собирался сделать вам сюрприз, поэтому и не взял их с собой. Я же не думал, что тут у некоторых недержание языка.
Маринка только фыркнула, развернулась и ушла. Я посмотрел на Мишку.
— А что я? Я молчал.
— Смотри, Мишка, сядет она тебе на шею.
— Да, Коленька, сделал ты нам сюрприз. И как ты с ними свою жизнь представляешь? Как они тебя делить-то будут?
— Ну, делили же как-то до сих пор. Да не волнуйся, мам, все будет хорошо. Познакомишься, потом увидишь, что девчонки замечательные. Незлобивые, покладистые и добрые. Правда, болтают много, но с этим я разберусь.
Потом пришлось еще раз позавтракать. Отказаться от завтрака — себе дороже. Заодно услышал о себе много всякого разного. От «кобеля» до «безответственного и безголового мальчишки». Оправдываться смысла не было. Но в конце концов был прощен. И начался более конкретный допрос. Тупо сбежал. Сели с Мишкой в машину и рванули в город. Делать там в такую рань было в общем-то нечего, но уж лучше так. Не заезжая в город, мы проехали к реке. Купаться в ней было, конечно, нельзя, но вот просто поваляться на берегу на травке очень даже можно. Что мы и сделали. Когда-то мы сюда с друзьями ездили на шашлыки. Ну, это так называлось. Нет, шашлыки тоже жарили, но главное, конечно, не в них. Споры, песни под гитару. Девчонки, естественно. Здорово было. Жаль, что ничего этого уже не будет. Слишком я изменился. И прошло-то всего лет десять, а кажется, что целая жизнь. И не пойму, лучше я стал того, прежнего, или хуже? Наверное, все-таки хуже. Тогда я был, конечно, жутко наивным, и хоть в стране и творилось черт-те что, казалось, что это временно, все восстановится. Да и какая в общем-то разница, ведь рядом друзья, а впереди целая жизнь, и только от меня зависит, какой она будет. Впрочем, а что изменилось? Впереди и в самом деле целая жизнь, неимоверно длинная жизнь. Рядом друзья и не только. Еще и родственники, и любимые женщины. И возможностей у меня намного больше. Настолько больше, что и сравнить не с чем. Но вот сам я и в самом деле изменился. Из наивного и доверчивого парня превратился в прожженного циника. Никому не доверяющего и ко всем относящегося с подозрением. И не потому что считаю всех вокруг потенциальными предателями. Нет, конечно. Многие меня искренне любят, но по незнанию или даже из лучших побуждений, как они считают, могут такого натворить, что не расхлебаешь потом и ценой жизни. И приходится все время что-то скрывать, недоговаривать. И понимаю, что это в общем-то не есть тут, но поделать с собой ничего не могу. Жизнь научила. А все из-за этих самых неимоверных возможностей. Вот ведь вляпался. И не изменить теперь ничего. Ладно, хватит уж себя жалеть, пора ехать.
Мы решили объехать несколько адресов. С людьми родители предварительные переговоры уже провели, правда, довольно давно. Но люди ждали. Во всяком случае, я на это надеялся. Мишка созвонился с двумя бывшими военнослужащими, потерявшими конечности в чеченской войне, и одним офицером, инвалидом еще с афганской кампании. Решили перевезти их пока на дачу, а ночью уже на корабль. Сначала отправились к афганцу. Жил он на первом этаже старой хрущёвки, в однокомнатной квартирке. Когда мы вошли в квартиру, думал, что попал в обувную мастерскую. И запах и антураж. За столом сидел в инвалидной коляске седой мужик и возился с женским сапогом. Выдающийся нос говорил о примеси кавказской крови, скорее всего армянской. Ну а когда он заговорил и широко улыбнулся, все сомнения отпали. Он сначала принял нас за клиентов, но когда узнал, зачем мы приехали, сразу стал серьезным. Надо же, и акцент сразу пропал.
— Ребята, присаживайтесь. Ваш отец говорил со мной, когда приносил сапоги вашей мамы в починку. Я ему не очень-то поверил, да и не понял я ничего толком. Но если и в самом деле есть возможность помочь мне с ногами, то я согласен хоть в ад отправиться. Сами видите — из бравого капитана-десантника превратился в безногого сапожника. Говорите, что надо делать.
— Не боитесь обмана? — спросил я.
— А чего мне бояться-то? Взять с меня нечего. Квартира и то не моя, а сестры. А денег на ремонте обуви много не заработаешь. Хотя грех жаловаться, на жизнь хватает. Спасибо дяде по матери, научил. Вот кто был настоящим мастером. Жаль, умер.
— Хорошо. Собирайтесь, поедем пока на дачу к родителям. Там поговорим более конкретно.
Он тут же снял с себя фартук и, не беря с собой ничего, покатился к выходу. Усадили его на переднее сиденье, а коляску, сложив, засунули в багажник. Пока ехали, разговорились, и он рассказал о себе. Не то чтобы он был таким доверчивым, но я постоянно транслировал эмпатически ему доброжелательносгь, и это, думаю, все и решило. Ничего в общем-то особенного. Был ранен при проводке конвоя, комиссовали. Вернулся в родной город. Ни жилья, ни денег, ни профессии. Хорошо родственники помогли. В квартире умерших родителей жил старший брат с семьей. У мужа сестры от бабушки осталась квартирка, вот в нее его и поселили. Отец у него был русский, а мать армянка. Вот ее брат, хороший сапожник, и обучил его ремеслу. Так и жил до того времени, как к нему зашел по делу незнакомый человек. После того как он отремонтировал принесенный сапог, этот человек поговорил с ним. С того момента он жил надеждой. Звали его Валера Евдокимов. Хотя какой он Евдокимов — копия Фрунзика Мкртчяна. Еще раз глянув на него, я
