Была. Пока не повстречала Мишаню. Тогда, помнится, она в свое бабье счастье даже не сразу поверила, потому что мужчиной Мишаня был видным и обходительным. Цветы дарил, конфеты. В ресторан однажды сводил. В ресторане, правда, Марфе не понравилось. Стряпня такая, что просто стыд. Она тогда так и сказала, про стряпню. Сказала, что котлету по-киевски готовить нужно совсем не так.
– А как? – спросил ее Мишаня и придвинулся поближе.
И Марфа начала рассказывать как!
– Так ты приготовь, Марфуша, – попросил Мишаня, и руку с одним-единственным от мамки оставшимся серебряным перстеньком поцеловал, и в глаза заглянул. А Марфе показалось, что в самую душу. – Вот давай прямо сейчас пойдем к тебе, и ты мне приготовишь эту котлету по всем правилам.
И пошли! И котлет она ему нажарила! Не сразу, правда, а уже потом, после того, как краснея и смущаясь, точно девчонка, застелила впопыхах разложенный, до ужаса скрипучий диван. В тот день Мишаня остался у нее ночевать. В тот, и в следующий, и потом. Пришел с чемоданчиком, поставил у порога, улыбнулся светло и радостно, сказал:
– Эх, Марфуша, не могу я без тебя и без твоих котлет!
Это было как признание в любви. Даже больше! Это было как предложение руки и сердца, только не озвученное, но само собой разумеющееся.
Так они и стали жить-поживать да добра наживать! Точнее, наживала добро все больше Марфа, крутилась на работе как белка в колесе, а потом по ночам и выходным пекла торты на заказ. Торты у нее получались ничуть не хуже, чем котлеты по-киевски. Их Мишаня тоже очень уважал. Потому Марфа торты всегда пекла в двойном экземпляре: побольше – на продажу, а поменьше – любимому Мишеньке. Он ведь мужик, ему для сил и жизненного тонуса нужно совсем мало: чтобы в доме было тепло, сытно, чтобы баба была ласковая и сдобная. Вот Марфа и старалась. А от осторожных Олькиных расспросов о том, где Мишаня работает и кем, только отмахивалась. Где-то да работает, утром уходит, вечером возвращается. А когда ночная смена, так и утром может прийти. А что денег в семейную копилку не вносит, живет на всем готовом, на Марфином, так в том нет ничего удивительного, потому что они копят на квартиру, чтобы переехать из Марфиной старой однушки в двушку в новостройке. Так что все по-честному: на Марфины деньги они живут, а Мишанины откладывают.
И ведь Олька еще тогда пыталась ее вразумить, намекнуть, что ничего честного в этом нет, что надо бы Мишаню расспросить и про работу, и про квартиру, которую он якобы собирается купить. А Марфа тогда страшно обиделась на это «якобы». Что значит «якобы», когда все у них с Мишенькой наверняка и по-настоящему! Тот раз они с Олькой поругались впервые за всю многолетнюю дружбу, целую неделю не разговаривали.
Помирило их горе. Мишани дома не было целых двое суток. Марфа уже собиралась бежать в полицию, подавать в розыск, когда он постучался в дверь. Не постучался даже, а поскребся. Марфа дверь открыла и обомлела: на Мишаню было страшно смотреть: одежда грязная, лицо в крови и синяк под глазом.
– Марфуша… – не сказал, а простонал и упал в коридоре почти без чувств.
До дивана она его кое-как дотащила, уложила, раздела, кровь вытерла, раны обработала.
– Что случилось, Мишенька? – спросила дрожащим шепотом.
Он долго не хотел рассказывать, отворачивался к стене, вздрагивал спиной, как от сдерживаемых рыданий, но Марфа была настойчива, уговорами и ласками узнала все, о чем он молчал.
На Мишаниной работе случилась недостача, пропала очень большая сумма. Долг повесили на Мишаню, потому что он самый честный и самый беззащитный. И платить нужно, потому что очень серьезные люди, такие серьезные, что лучше бы Марфе даже их имен не знать, предупредили, что у Мишани теперь только два варианта: выплатить долг или все… амба.
Это страшное слово «амба» он сказал таким обреченным голосом, что у Марфы аж дыханье сперло.
– И что теперь делать, Мишенька? – спросила она все так же шепотом.
– Ничего… Я не знаю, Марфуша! – Он посмотрел на нее с отчаянием покрасневшими от невыплаканных слез глазами. – Я им все отдал, все, что у меня было. Все деньги, что на нашу с тобой квартиру собирал. Только им все мало… Они так и сказали, что мало, и сроку мне дали неделю, чтобы необходимую сумму собрал.
– Большая сумма, Мишенька?
– Очень. – Его губы дрожали, когда он называл цифру.
А сумма оказалась и в самом деле очень большая, практически неподъемная. Если только… Марфа крепко задумалась, а потом решилась.
– Квартиру продадим! – сказала твердо. – Поживем пока на съемной, а там оно как-нибудь решится…
– Марфуша, ты не понимаешь… – попытался возразить Мишаня, но она не дала, воинственно взмахнула рукой.
– А что?! Мы с тобой люди молодые, с руками, ногами, головами! Мы себе еще этих квартир сто штук построим, а те гады пускай подавятся! И в банке у меня кое-что имеется на черный день. Там, правда, немного, но теперь уж не до жиру. Колечко вот, – она покрутила на пальце перстенек, мамкин подарок, – заложу. Продавать его не хочу, Мишенька, – сказала виновато.
– Я его выкуплю. – Мишаня крепко обнял ее за плечи, прижал к себе, поцеловал. И сразу стало понятно, что поступает Марфа правильно, что не о чем жалеть, когда рядом такой мужчина.
Квартиру они продали очень быстро, и деньги со счета сняли, и перстенек заложили. Всего этого только-только хватило, чтобы вернуть ту злосчастную недостачу. Но ведь хватило же!
На встречу с бандитами Марфа собирала Мишаню со слезами, все порывалась сама с ним пойти, чтобы защитить.
– Нет, Марфуша. – Мишаня был тверд и собран. – Не нужно тебе туда, не женское это дело. Да ты не бойся, – он снова ее поцеловал. Крепко поцеловал, страстно. – Через два часа я вернусь, и заживем мы с тобой так, что все нам завидовать будут. Я уже и работу новую нашел, приличную. А с первой же получки перстенек твой из ломбарда заберем, я тебе к нему еще и сережки куплю.
– Да не нужны мне сережки… – Марфа растерянно потрогала свои непроколотые уши. – Ты только вернись, пожалуйста…
– Через два часа, – сказал Мишаня и помахал рукой.
Вот только не вернулся он ни через два часа, ни через три, ни через десять. И телефон его молчал. Абонент недоступен…
Полночи Марфа провела в полицейском участке вместе с тут же примчавшейся на зов Олькой, пыталась убедить полицейских, что Мишаня в страшной опасности и
