– Дурак, – сказала незло и потопала прочь от речушки, обратно на полянку.
А Леший торопливо поскидывал шмотки и с разбегу бросился в ледяную воду. Потому что нужно же ему как-то потушить вспыхнувший в организме пожар.
Он тоже плавал долго. Это сначала вода казалась невыносимо холодной, а потом ничего – привык. А речушка была хоть и не широкой, но глубокой. Кое-где Леший даже не доставал ногами дна. И со дна ледяными струями били ключи. Вот почему вода такая!
На берег он вышел неторопливо. Постоял пару минут голышом, обсыхая, а потом натянул почти сухие штаны. Футболку надевать не стал. Кое-чем и он может похвастаться. Вот, к примеру, бицепсами, дельтами и прочими широчайшими мышцами спины. Тут ему, конечно, просто повезло с генетикой, потому что тренажерки и всякие зожи всегда навевали на него смертную тоску. Да и лень-матушка делала свое дело. Но с генетикой повезло, что есть, то есть! Все бывшие говорили Лешему, что фигура у него – класс. Вот пускай теперь и Лика посмотрит. Надо только появиться как-нибудь поэффектнее, словно невзначай, поигрывая мышцами.
– Эй, рыжая! – Леший вышел на полянку. – Я что хотел сказать… – Вышел, да так и замер…
На полянке Лика была не одна. Ее держал подельник Демьяна, тот самый – молодой, со звериным оскалом. Одной рукой держал, а второй зажимал рот, чтобы не кричала. Она, конечно, брыкалась, пыталась вырваться, но силы были неравны.
– А вот и Ромео пожаловал, – послышался за спиной насмешливый голос, и затылку вдруг стало больно и горячо, а синее небо закружилось, увлекая в хоровод верхушки вековых сосен. Леший рухнул в траву.
После ухода Врана беседа не клеилась. Сам ушел, а тьма после него осталась, повисла под сводами столовой черным пологом. Оттого, наверное, и разошлись все по своим комнатам быстро. Кто с дороги устал, у кого на завтра дела были, а кому и просто не сиделось на месте. Вот Степану как раз и не сиделось. Чуяло сердце недоброе, ворочался под кожей потайной ключ. Потому Степа и не уснул, бродил ночным татем по заснеженному парку, заглядывал в горящие теплым, уютным светом окна. Не хотел подглядывать, просто нужно было убедиться, что и с Настеной, и с Оксаной, и с девочкой все хорошо. Теперь, когда вернулся в Горяевское Вран, не стало Степану покоя, терзали душу дурные предчувствия. И даже доктор Быстров больше не казался таким уж никчемным человечком, не вызывал ни злости, ни ненависти. И без того было кого бояться.
Нет, за себя Степан не боялся. Хоть и сказала старуха, что ему Врана не остановить, но силу в себе он чувствовал немалую. И Вран тоже чувствовал, оттого и обходил стороной. А вот самого Степана словно на аркане тянуло к башне. Как дикий зверь вокруг добычи, он накручивал круги, прислушивался, приглядывался. Расползалась от высоких стен тьма, прорастала черными нитями сквозь белый снег, опутывала паутиной парковые деревья, заплетала заледеневший пруд.
Степан уже собирался уходить, когда увидел Игната. Тот решительным шагом направлялся к башне, и черные нити тянулись к его сапогам, ныряли за голенища, ползли вверх, под бобровую шубу.
– Эй, Вран! – Заходить в башню Игнат не стал. Неужто тоже чуял то великое зло, что выплескивалось из ее утробы? – Вран, выйди! Разговор есть!
Вран явился на зов почти сразу, вынырнул черной тенью, замер напротив Игната. И одноглазый ворон тут же упал ему на плечо, глухо каркнул. А Степан вжался взмокшей спиной в каменную стену. Стоял и чувствовал, как тянутся к нему черные нити, но, зашипев, опадают. Видно, не по зубам здешнему злу пограничник.
– Ты же обещал, – Игнат говорил шепотом, но, казалось, вот-вот сорвется на визг. – Ты сказал, что сын у меня будет! А тут девка!
– Я обещал тебе наследника, а не сына. – В голосе Врана слышалась насмешка. – А уж в том, что твоя жена родила тебе вместо сына дочку, моей вины нет. Может, конечно, и ее вины в том нет. Может, прав твой докторишка.
– А ты сам, сам как думаешь, чья в том вина? – Только сейчас Степан понял, что Игнат пьян. Видно, напивался все это время в кабинете вместо того, чтобы быть с женой и новорожденным ребенком. – Или дальше получится? Ладно, пусть уж первая девка, но чтобы второй непременно сын! Получится так, Вран?
– Нет. – Вран качнул головой. – Один шанс у тебя с этой женщиной был. Один шанс и один ребенок.
Застонал Игнат, обхватил руками голову, рухнул прямо в снег.
– С этой женщиной?.. Хочешь сказать, что не родит мне Оксана больше детей?
– Не родит.
– Но как же так?.. Ты же знаешь, как мне нужен наследник. Ты один меня только можешь понять! Что там доктор про вечную жизнь говорил? Про то, что в детях наше продолжение? А кто меня продолжит?! Кому я дело свое передам, когда придет мой час? Ради чего я все вот это, – Игнат развел руки в стороны, словно силясь обнять все Горяевское, – ради чего я все это затевал, если все равно помирать, а сына нет?! Кто меня вспомнит, если некому будет дело мое продолжать?
– Тебе важно, чтобы тебя помнили, Игнат?
– Важно! Всю жизнь со мной никто не считался. Не верил никто в мою фортуну!
Степан верил, а теперь вот думается, что зря…
Игнат пьяно всхлипнул, рухнул спиной в пушистый сугроб, раскинул руки.
– И тут ты… – Голос его звучал из сугроба глухо, как из бочки. – Я с тобой, брат мой названый, первый раз себя человеком почувствовал. Силу в себе ощутил. И другие наконец поняли, кто я есть на самом деле. Заговорили про Игната Горяева, перестали насмехаться. А тепереча что, если все равно придется помереть, а наследника нет?
– Так и не помирай, – произнес Вран вкрадчиво.
– Как это? – Игнат сел, уперся ладонями в снег, и голос его вдруг враз сделался трезвым.
– Поверил своему докторишке? – Вран склонился над ним, навис черной тенью. – Поверил, что конечна человеческая жизнь?
– А как же?..
– Человеческая конечна. – Вран говорил и склонялся все ниже и ниже. – А если ты из человечьего заберешь только шкуру? Шкура она тоже не вечная, вот как, к примеру, твоя шуба. Но шкуру завсегда можно поменять на новую.
– Как ты? – прошептал Игнат. – Ты сейчас про себя говоришь?
– Я сейчас про тебя говорю. Про то, каким ты можешь стать, если будешь меня слушаться и мне помогать. Во мне много силы, и с каждым разом ее становится все больше и больше…
Степан сжал зубы так, что аж в челюстях заломило. С каждым разом
