Признаёт. Эта новая Европа всё признаёт. И людям становится страшно. Где-то там, внутри. А ну как и меня завтра опустят на уровень свиней? А их, между прочим, откармливают помоями, а потом забивают и жрут. Так-то вот. Что хотели, то и заимели. Теперь не жалуйтесь. Тем временем закончился и март. Вечером 4 апреля я сидел в своём кабинете, когда ко мне заявился мой комиссар. Это меня не то чтобы сильно удивило, но стало интересно. До сих пор он меня в неслужебное время старался не донимать. Так как для всех моя родня уехала в санаторий, то поводов для беспокойства у меня официально, так сказать, не было. Просто скучал по семье. И до сих пор Оболенский меня не опекал. Так чего вдруг?
– Слышь, командир. Шёл бы ты домой. Я всё понимаю, скучно одному, но надо. А то бойцы уже чего только не придумали. Версий море, и все нехороши для тебя. То ли жена от тебя ушла. То ли она тебя выгнала. То ли не доверяешь никому и боишься, что без тебя полк развалится. И много ещё чего. Не надо так нервировать личный состав, иди домой.
Хотел я ему сказать, чтоб не лез не в своё дело, а потом подумал: а, чёрт с ним. Пойду, раз уже даже он пришёл меня увещевать. Оделся, подкинул Оболенского по пути и вышел у своего подъезда. Отпустил Степана и поднялся. Открыв дверь привычно, не зажигая света, повесил куртку и положил шапку на полку. А вот снять высокие шнурованные ботинки не успел. Потому что почувствовал запах. Слабый запах знакомых духов.
Через секунду я нёсся по комнатам, включая свет и выкрикивая её имя. Она была в спальне, стояла в чёрном вечернем платье, с красным коралловым ожерельем на шее, такая родная и немного незнакомая. Я подхватил её на руки и уткнулся лицом в её грудь. Она обхватила руками мою голову и что-то шептала по-французски. Так и замерли, вдыхая запах друг друга и начиная верить, что это не сон. Потом мы целовались как сумасшедшие. А потом вдруг успокоились. До ситуации из анекдота про чукчу, который вернулся после зимовки домой, и дальше интим, потом опять интим, а потом он лыжи снял, не дошло. Просто душа и сердце тосковали больше, чем тело. Я хотел знать, что она в порядке, хотел поговорить, хотел видеть, как она сидит, ходит. Остальное будет потом.
Но Оболенский, каков интриган. Ведь точно знал, что она дома, потому и требовал валить на фиг из части. Ничего, за мной не заржавеет. Мы спустились в гостиную, Патрисия уже была там. Мы обнялись и поцеловались. Через пять минут на столе стоял чай, и я слушал рассказ о шпионских страстях. Только страстей никаких не было. Всё было подготовлено чётко и чисто. Марселя и несколько его друзей вывезли по поддельным документам в Англию. Там была встреча с де Голлем. Ему передали письма от Сталина и из МИДа СССР, и всё. Возвращение домой. Просто значительная часть пути была морем, так что это заняло много времени. И сил. Зато когда они прибыли и их везли домой, то сказали, что миссия прошла успешно и переговоры с французами движутся в нужном направлении. А потом я вспомнил, какой сегодня день. Год, как мы встретились первый раз.
Я поднялся наверх и достал из тумбочки коробочку. Во время одной из прогулок по Москве я снова зашёл в знакомый антикварный магазин. «Мой» продавец был на месте. Я просто положил перед ним свой «счастливый» десятизлотовик, и он меня признал. Когда я объяснил, что ищу подарок жене на годовщину, он помялся и спросил, какой суммой я располагаю. А потом вынес эту коробочку. В ней были серьги-гвоздики. Простые, но очаровательные. Сероватый металл короны-основания и необычайной огранки камни. Платина и бриллианты. Ну, и стоят соответственно.
Как это здорово, что в этом мире у меня нет проблем с деньгами. Всё-таки первая Сталинская премия, да и от зарплаты много остаётся. Я спустился в гостиную и протянул Натали коробочку. Она открыла, взвизгнула, потом начала меня целовать, потом бросилась показывать подарок маме, опять меня целовать. Не женщина, а тайфун с ласковым именем Натали.
Утром я был в части в то же время, что и до отъезда жены. Это было трудно, времени на сон у меня почти не было, так, час-полтора. Всё остальное, не поверите, разговоры. Мы шептались как пионеры в палатке, куда пацан пробрался тайком, под боком у вожатой, потому что днём не поговоришь, засмеют. Говорили о чём угодно, о Париже, где они провели два дня, об Африке, о плавании в Англию, о посеревших от тревог, но решительных англичанах, о моих молодых бойцах, о новом оружии и ещё чёрт знает о чём. И во всех этих разговорах звучало одно – как здорово, что ты рядом.
Через день Германия напала на Югославию и Грецию. Югославы и в моём времени дрались отчаянно, а вот Греция… В моём прошлом немцы расправились с Югославией и Грецией за неделю, а к концу мая добили и остатки британских сил на Крите. Знаменитый Критский десант. А что сейчас? Едва попытавшись атаковать, немцы завязли. Их ждали. Похоже, история начала двигаться по другому пути.
Начать с того, что англичане умудрились перебросить в Грецию не две пехотные дивизии и одну танковую бригаду, а почти в три раза больше. Плюс, они точно знали направления ударов немецких и итальянских сил. Во всяком случае, 2-я танковая дивизия немцев, которая в моей истории захватила Салоники, Ларису и Афины, здесь была разгромлена в долине реки Струмицы, только перья полетели.
К концу апреля греков хотя и потеснили, никакой речи быть не могло о скором захвате. А в начале мая произошёл бой немецкого «Бисмарка» с английской эскадрой. Только на этот раз гордость британского флота линкор «Худ», прикрытый эсминцами, утопил немецкого «канцлера», хотя и сам с трудом доковылял до ремонтных доков. И немцы заговорили о мире. Захватив большую часть Югославии и небольшие участки на территории Греции, не имеющие стратегического значения, немцы предложили мир. И получили его.
Ни греки, ни югославы, ни англичане не хотели испытывать судьбу. И я их понимаю. Всё-таки германская армия – одна из лучших в мире, и то, что произошло, можно смело считать чудом. Хотя учитывая, что господин Уинстон Черчилль перестал через слово поминать СССР
